Жаклин Сильвестр - Поместье Уэйкфилд [litres]

– Для этого нужно наглядно продемонстрировать последствия, – изрек он поучительно. – Затем я убью твоего друга, а потом и твоего любимого.

Ника широко развела руки, загораживая друзей, как будто это могло их спасти.

– Нет, пожалуйста, не надо, – умоляла она, – я все исполню, все…

Она делала над собой усилие, чтобы не замечать мертвую женщину на полу. Ту, которую она убила.

Которую убили ее действия.

– Дай мне какую-то ценную информацию о том, как Вилдвуд делает то, что он делает, и я пощажу твоего друга, – сказал Хефе.

Ника поспешила мысленно вернуться в Вилдвуд, пытаясь вспомнить все, что она знала. В ее знании не было ничего ценного. Ничего такого, что Стамос не сообщил бы Хефе.

– Я ничего важного не знаю, – призналась она.

Выдержав паузу, Хефе дернул головой, и охранник подтолкнул вперед Интеграла.

Хефе приставил нож к его горлу. Глаза Ники, отчаянно обыскав кабинет, остановились на чем-то красном.

– Записная книжка! – воскликнула она.

– Что насчет нее? – нетерпеливо потребовал Хефе.

Его хладнокровие испарилось, теперь остался только гнев, штурмующий его янтарно-карие глаза.

– Адреса, – лихорадочно соображала Ника, – они должны привести к чему-то важному, иначе директор не прятал бы их в своем сейфе. Они должны иметь отношение к пересадкам генов.

Кровь Ники бешено бурлила в сосудах, все ее существо было наполнено электричеством и адреналином. Ей казалось, что она кожей ощущает холод ножа, касающегося горла Интеграла. Тот смотрел на нее умоляющим взглядом.

– Переходи к сути, – резко бросил ей Хефе.

– Когда мы были в Вилдвуде, мы сумели добраться до совершенно секретной информации и выяснили, чем и кто там занимается, не прибегая к какой-либо внешней помощи, – указала Ника на Квинна, Интеграла и себя. – Вор, математический гений и я; у меня тоже есть кое-какие таланты; мы довольно изобретательная команда, и…

Она говорила слишком быстро, и у нее кончилось дыхание. Ника набрала воздуха.

– Вы сказали, что не можете послать своих людей на проверку этих адресов, потому что это вызывает подозрения. Ну а как насчет группы студентов? Группа подростков, собирающих данные для дипломной работы.

Хефе моргнул. Он посмотрел на Бастиана. Ника почувствовала, что сумела разбудить его любопытство.

– Ты ожидаешь, я просто отпущу вас?

– Я ожидаю, что вы позволите нам принести вам то, что вы хотите. Отправьте с нами вооруженных сопровождающих, если так нужно. Все что угодно. Зато мы добудем вам эту информацию.

Хефе немного поразмыслил.

– Должен признать, что за несколько месяцев вы сумели собрать больше информации о внутренней работе Вилдвуда, чем мои шпионы за два года.

Ника не смела произнести ни слова. Не смела беспокоить сеть, которую она, кажется, только что удачно забросила. Сейчас имело значение, только чтобы он отнял клинок от горла ее лучшего друга.

– Стамос хочет, чтобы я подождал, – рассуждал Хефе, ослабляя хватку, – просит проявить терпение. Но я устал ждать.

Он отпустил Интеграла, и тот шагнул вперед, задыхаясь. Ника обняла его.

– Бастиан организует план вашей поездки, – продолжал Хефе все более уверенно. – Вы посетите все адреса и доложите мне. Эмбер может ехать с вами, ей уже лучше.

Интеграл выпучил здоровый глаз. Ника тоже опешила: она предполагала, что Эмбер останется в качестве заложницы, гарантируя их возвращение.

– В лучшем случае, – рассуждал Хефе, – вы добудете информацию, которую я ищу. В худшем – умрете, пытаясь ее добыть, и я вернусь к тому, с чего начинал. В любом случае я не так много теряю.

Ника даже не вздрогнула от невзначай высказанной им оценки их жизней.

– Прежде чем начнете обмозговывать очередной блестящий план побега, – вступил Бастиан, – учтите, что будут приняты обширные меры предосторожности, которые отсекут любые варианты, кроме озвученных.

Он заговорил впервые за все это время. Ника заметила, что взгляд его постоянно возвращается к трупу у ее ног.

Квинн и Ника переглянулись, и ей показалось, что она прочитала его мысли.

Все, что им было нужно, это некоторое, более или менее значительное, расстояние между ними и Хефе, и они больше никогда его не увидят. Они могут забрать маму Ники и бежать в Канаду, чтобы Эмбер получила лечение, в котором нуждалась.

Несмотря на предостережение, в голове у Ники уже формировался план. Она только что заработала для них какой-никакой шанс.

Хефе полез в ящик и вытащил упаковку флаконов с прозрачной жидкостью. Он поднял один, демонстрируя.

– Это лекарство Эмбер. Мы сами разработали его; ничего подобного нет ни в одной больнице мира. Она без этого умрет.

Вот оно. Страховой полис Хефе.

Ника услышала, как сглотнул Интеграл.

– Эти пузырьки не излечат ее, – продолжал Хефе, – но они будут сохранять ей жизнь. По одному на каждый день, всего пять недель – тридцать пять флаконов.

Его пухлые губы сжались. Ника представила, как их пронзает рыболовный крючок, и он повисает на нем, как пойманная на спиннинг форель.

Если лекарство не может быть воспроизведено, им придется вернуться к нему. У них не будет выбора. Это он, а не она, удачно забросил удочку…

Хефе подтвердил свой расчет.

– Если вы не вернетесь, она умрет. Бастиан… – обернулся он к сыну. – Ты сопроводишь их и устроишь все, что касается плана поездки.

Бастиан не выглядел слишком воодушевленным, но покорно склонил голову.

– Теперь идите, – велел Хефе, махнув рукой.

Бастиан взял флаконы.

Ника с содроганием прошла мимо тела.

Не было никакого прощания.

Ника и ее друзья быстро собрались. Она почувствовала облегчение, когда увидела Эмбер внизу лестницы. Ее подруга прижалась к Интегралу, слабо улыбавшемуся ей. Квинн перекинул сумку через плечо, фирменная плоская кепка вернулась к нему на голову.

Через несколько минут появился Бастиан, на бедре у которого красовалась кобура, демонстративно приоткрытая.

Ника, Квинн, Интеграл и Эмбер втиснулись в черный фургон с тонированными стеклами, который ожидал их снаружи, Бастиан сел за руль, и они тронулись, быстро отдаляясь от гасиенды. Впервые в жизни Ника не сказала «до свидания» месту, которое оставляла позади.

Пять часов спустя они прибыли в грязный мотель на окраине Тихуаны.

Ника смотрела на полуразрушенную постройку, зажатую между покрытыми граффити стенами, на крошащиеся тротуары и покосившиеся дома, выстроившиеся на склонах кварталов городских трущоб. В воздухе стоял запах проперченного дыма от костров, разводимых в старых металлических бочках, на которых уличные торговцы жарили мясо.