Олег Раин - ЗБ [litres]

Прежде чем сесть в машину, девочка с удивительным именем Виолетта отыскала меня глазами и помахала ладошкой. Улыбнувшись, я махнула в ответ. Как обычно, Виолу везли на гимнастику. Ей хотелось играть на скрипке, однако, по мнению родителей, гимнастика в наши дни была более перспективной. Гибкая Виолочка совсем не походила на мать – уже и сальто делала, и прыгала так, что любой парень мог бы позавидовать, но все равно мечтала о скрипке. Может, даже играла на ней – во сне и в мыслях. И было бы очень здо́рово научить ее той мелодии, что приходила ко мне перед свиданиями с ЗБ. Виолетта легко бы запомнила и воспроизвела на скрипке. И тогда… Тогда бы отпала необходимость ждать. Приглашала бы Виолетточку, совала ей в руки скрипку – и готово! Прыг-скок в недра ЗБ – и все дела!

Машина гуднула, выгоняя разлегшегося под колесами кота, медленно тронулась с места. Я невольно вздохнула. Виолетта-Виолочка мне нравилась. Добрая, неиспорченная душа с изумрудным взглядом. А еще у Виолочки на щеках и носике красовались крохотные веснушки – манкие и симпатичные.

И фигурка тоненькая, спортивная. Думаю, со скрипкой она тоже смотрелась бы классно! Не хуже Ванессы Мэй. И играть со своей безукоризненной осанкой она могла хоть в мини, хоть в шортиках, хоть даже в самой залатанной дерюге.

Машина уехала, на асфальте осталась непросохшая лужа, к которой немедленно устремились голуби. Ничуть не заботясь о гигиене, они принялись пить грязную воду, полоскать в ней крылья. Выгнанный из-под машины котяра недовольно смотрел на них из травяных зарослей. Тоже, наверное, мечтал по-тигриному выскочить, раскрыть пасть пошире и слопать разом всю стайку. Я мечтала о черешне, он – о голубях. Но черешню уже не продавали, а голуби, конечно, успели бы разлететься, и, решив больше не мучить себя бесплодными думами, я зашагала в гости к Фархаду.

Фархад торговал на «Белке» – уличном рынке, что едва не поглотили хищные новостройки. Если шагать на север от моей родной пятиэтажки (пеленг по навигатору не помню, а азимут – градусов шесть-семь), то примерно шагов через триста этот рынок и располагался. Слева его поджали с недавних пор торговым, смахивающим на огромный аквариум центром, справа притиснули похожим на сундук магазином обуви. Мало того, еще и от дороги оттерли двумя журнальными киосками и павильоном сотовых телефонов. Однако рыночек уцелел. Как я и подозревала, уцелел благодаря хитрецам вроде моего знакомца Фархада.

«Подходи, молодой, висьо-олый, черешни покю-юшай!» – зычно заманивал Фархад вислоухих прохожих.

Лет шесть назад именно такой вислоухой прохожей оказалась и я. И конечно, повелась на «молодую да висьо-олую», и черешню, наспех обтертую его темными пальцами, тоже доверчиво сжевала. А потом… Потом подоспела маменька и, конечно, пришла в ужас. Во-первых, от вида немытой черешни, размазанной на моих губах, во-вторых, от нахрапистости Фархада, уверенно пихающего ей в руки пакет с темно-лаковыми ягодами.

«Сматри, какой дочка висьолый! Губки, зубки – прямо золото! И ты черешни покю-юшай – станешь веселый-веселый».

«При чем тут веселье? Мы, собственно…»

«Ай какой хороший дочка у красивой мамы! – не слушал возражений Фархад. – Чем такую кормить? Лапшой с макаронами? Никогда! Только черешней! Это же ягода вечной молодости! А еще персиками, вишней, изюмом! Сама выбирай – зелень, перец, киви свежий».

Словесный поток Фархад без устали подмасливал и подслащивал, точно зная, что в каждом втором случае это срабатывает. Вот и мы оказались этим вторым случаем. Когда мама, чуть опомнившись, начала лепетать что-то про цену, про то, что мы просто шли мимо, Фархад тут же великодушно отмахнулся:

«Какие цены! Тебе, красавица, даром отдам! Да-аром! Не веришь? У меня стопроцентная скидка. Сто процентов, понимаешь? Вон смотри: у других на лотках совсем другие цены. Атомные! А у меня все вкусное, дешевое. Только для таких, как ты.

Я на людей смотрю – если нравятся, отдаю просто так. И даже на десять рублей дешевле. Еще и выберу самый мед! У дочки своей спроси – понравилось или нет…»

Само собой, я простодушно кивала, подтверждая, что «вкусно».

«Ай какой хороший дочка! – удваивал восторги Фархад. – Такой молодой и уже умный!»

Короче, маме пришлось взять и черешни, и кинзы, и еще каких-то фруктов. Отвязаться от языкастого торговца было невозможно…

А еще через пару лет Фархад уже знал обо мне практически всё. Кроме того, выучился отличать женский род от мужского и почти не путал падежей в разговоре. Правда, ценники у него были всё такие же потешные: «Чиснок свещий», «Аблаки свещий», «Марковь сахарный», «Памидор слаткий», «Тиква» и так далее. Кажется, без ошибки писалось одно-единственное слово – «свекла». Зато и меня Фархад звал уже не молодой-веселой, а исключительно умной-красивой. Наживкой это было еще более завлекательной, и «умная-красивая» дылда, минуя прочие лотки, подплывала только к нему, покупая очередное «задаром». Самое смешное, что все эти годы Фархад надувал меня, как и всех вокруг. Это было маленькое экономическое чудо опытного торговца.

Седой и кряжистый, как старая лиственница, Фархад честно смотрел в глаза, говорил уверенно и всегда доброжелательно. Если кто торговался, тут же уступал – порой уступал фантастически, и лишь с запозданием до меня доходило, что все его уступки и скидки – чистой воды липа. И не липа даже, а сказка. Вместо цены в сто рублей он легко мог назвать и семьдесят, и даже пятьдесят. Понятно, покупатель офигевал от такой щедрости и неоправданно расслаблялся. Фархад же, не теряя времени, умело мудрил с весами и неизменно навешивал все по старой цене в сто рублей. Да еще уговаривал взять «ай какого злёго-презлёго» чеснока, «жутко полезных для сердца фиников», помидоров «для румянца» и яблок «для живой крови». В итоге обескураженный покупатель уходил, обвешанный пакетами, довольный и сияющий, не понимая, как ловко его развели на покупки. Разумеется, и Фархад был доволен: в накладе он никогда не оставался.

Сегодня настроение к сказочным диалогам не располагало. Завидев меня, Фархад воссиял улыбкой, даже руки чуть распахнул, словно собираясь обнять, но, поздоровавшись, я без обиняков заявила, что очень-преочень хочу чего-нибудь послаще, но денег нет – ни единой копеечки. Такой вот выдала ему афронт. И даже прищурилась: интересно стало, как поведет себя Фархад, как, стерев с лица радушную улыбку, скучно посочувствует и профессионально отфутболит. Было во мне такое недоброе качество – ломать да рубить сплеча. Знаешь, что не стоит, а все равно рвешь и крушишь, испытывая на прочность себя и других. Все равно как Лиза, пытавшаяся спуститься на опасный карниз. Я ведь тоже так иногда поступала – вот и теперь чёрт дернул. Но Фархад-то ни в чем виноват не был, зачем его было испытывать?