Роберт Стайн - Юный Скрудж: очень страшная рождественская история

— Эй! — сердито закричала она. — Мама, Скруджман съел часть моей сливы!

— Это Рождество, дорогая, — укорила её мама. — Будь щедрой.

Она повернулась ко мне.

— О чём ещё ты мечтаешь?

— Я мечтаю о моих рождественских подарках, — сказал я.

— Ну, у меня есть чудесный подарок для вас двоих, — заметил отец. — Это не что-то особенное. Вы же знаете, как тяжело мне на фабрике. Особенно с моей больной спиной.

Он поднялся на ноги и пересёк комнату, чтобы достать с верхушки шкафа два маленьких предмета. Один он протянул Эшли, а другой — мне. Его лицо засияло улыбкой.

— Они сделаны с любовью, — сказал он. — Сделаны моими собственными руками.

Я поглядел на свой подарок. Это была фитюлька из литого пластика, очень гладкая, в форме старомодного свистка, синего цвета и со смайликом. Эшли получила такую же, только зелёную.

Я поднял глаза на папу, который всё ещё улыбался.

— Что это такое? — спросил я.

— Брелоки, — сказал он. — Мне позволили использовать 3D-принтер на заводе, и я сделал их. Мой собственный дизайн.

— Это чудесно! — воскликнула Эшли. Она вскочила и обняла папу.

— Угу. Отпад, — сказал я. — Спасибо. Офигенный подарок.

Я сунул его в карман джинсов.

— Может быть, когда-нибудь у вас будут ключи, чтобы повесить на них, — сказала мама.

Я ухватил последний кусочек сливы с тарелки Эшли и проглотил его прежде, чем она попыталась выхватить его обратно.

— И это все подарки? — спросил я, думая о большой стопке праздничных упаковок в чулане у меня дома.

— Рождество — это время отдавать, — сказала мама, грустно улыбаясь мне. — Мы всегда учили тебя этому, Скруджман.

— Но вы же не отдаёте нам ничего больше? — сказал я.

— Мы отдали кое-что из твоих вещей, и кое-какие твои старые игрушки и книжки, — сказала Эшли. — Мы отдали их тем…

— Вы что?! — вскричал я.

— …тем, кому повезло меньше, чем нам, — закончила она.

Я уставился на неё. Моя челюсть отвисла. И это — тот урок о Рождестве, который я должен усвоить? Раздавать мои вещи? Они, должно быть, шутили.

У нас на обед только что были сливы. И мы получили в подарок пластиковые брелоки! И они говорят о людях, которым повезло ещё меньше? Они разыгрывают меня?

— Вы готовы для рождественского десерта? — спросила мама. Она исчезла на кухне. Вернулась она через несколько секунд, неся тарелку с зелёным виноградом.

— Обожаю его! — воскликнула Эшли, хлопая в ладоши.

Во чудила.

Мама уронила по четыре виноградины на каждую тарелку.

— Наслаждайтесь, — сказала она.

Папа подхватил нож и разрезал каждую виноградинку на две половины. Затем он съел их — медленно, одну за другой, долго пережёвывая.

— Ну а теперь давайте исполним нашу ежегодную рождественскую традицию, — сказал он. — Давайте встанем вокруг стола и скажем, как мы благодарны за всё.

Прошу прощения? Я должен быть благодарен за сливу и четыре виноградины?

Папа начал говорить о том, за что он благодарен. Что-то там о его спине, с которой стало получше. Я не слушал его. Я глядел на что-то, висящее на стене кухни. Сощурившись, я увидел календарь, прилепленный к стенке шкафа.

И когда я разглядел год, мне пришлось сдерживаться, чтобы не закричать. Не трясти кулаками в воздухе, не вскакивать на стол и не исполнять праздничный танец.

Тот год, что нужно. Призрак не солгал. Я и правда был в настоящем.

Я вернулся в нужный год. Тот, в котором жил.

И, когда моя новая мама мямлила что-то о том, чему она так рада, я ясно понял, чему рад я. Я рад тому, что смогу сбежать из этого дома и пойти к себе.

Никаких проблем.

Я просто дождусь, пока они уснут — и убегу из этой гнусной развалюхи. Я найду кого-нибудь, кто одолжит мне телефон. Я позвоню своей настоящей маме, и она придёт, чтобы забрать меня.

Что может быть проще?

И не успею я глазом моргнуть, как окажусь дома, с мамой и Чарли, как раз вовремя, чтобы отпраздновать мой день рождения и Рождество, и наесться до отвала, и насладиться моими подарками (а также подарками Чарли).

Эшли пихнула меня под рёбра, прерывая сладкие грёзы.

— Давай, Скруджман. Мы ждём тебя.

Я оглядел стоящих вокруг стола.

— Чего?

— Мы ждём, — сказала она. — За что ты благодарен?

— Ну… — я задумался.

Какой ответ был бы верным?

— Я просто благодарен за то, что имею возможность наслаждаться рождественским ужином со своей чудесной семьёй, — сказал я.

На их лицах расцвели улыбки. Очко в пользу Рика Скруджмана.

— Скруджман прав, — сказала Эшли. — Люди должны заботиться друг о другие. Будь они богаты или бедны, как наша семья. Люди должны любить друг друга и держаться вместе.

— Да. Держаться вместе, — сказал я. — Я именно об этом, Эшли. Разумеется. В этом весь я, ты же знаешь. Держаться вместе — то, о чём я постоянно думаю.

Конечно же, думал я только об одном — о побеге.

Я был бы благодарен за возможность убраться с этой помойки и был бы благодарен за то, чтобы никогда больше не иметь на ужин сливу и несколько виноградин. Пока, и удачи.

Эшли помогла родителям прибрать стол. Убирать требовалось не слишком-то много. В смысле, на столе не было никакой еды.

Я встал и потянулся, задаваясь вопросом, во сколько мои новые мама и папа ложатся спать. Я планировал сбежать из этого места сразу же, как только они заснут.

— Пошли, Скруджман. Давай. Пока не стемнело, — Эшли дёрнула меня за руку. — Бери своё пальто.

— А? Куда мы идём? — спросил я.

Она потянула мою руку.

— Не веди себя как дурак. Ты знаешь, куда мы идём. Лепить рождественского снеговика, — схватив рваную серую толстовку, она потащила меня к двери.

Лепка снеговиков — ещё одна семейная традиция, о которой мне не было известно, решил я. Напялив куртку, найденную в прихожей, я последовал за Эшли на улицу.

Был холодный ветреный вечер. Алое солнце садилось за деревьями. Я увидел ряд крошечных домиков, стоящих почти впритык, выстроившихся вдоль улицы за маленькими квадратными двориками. Без сомнения, это был бедный квартал. Но на всех домах были рождественские гирлянды и украшения в передних окнах.

Я поёжился. Снег во дворе был по меньшей мере в фут глубиной и очень хрустящий. Самое то для лепки.

Не в состоянии удержаться, я схватил полную горсть снега и скатал её в шар. Затем я крикнул:

— Поберегись! — и расплющил его о лицо Эшли. И растёр как следует о её щёки и глаза.

Ха-ха. Она кашляла и плевалась, начиная задыхаться. Вот умора! Вид у неё был совершенно очумелый.

Я быстро отступил, зная, что она попытается дать мне сдачи.

Но нет. Она вытерла с лица ледяной снег, а затем туже затянула на голове капюшон толстовки.

— Не занимайся чепухой, Скруджман, — огрызнулась она. — Скоро уже стемнеет.

Она указала на место возле тротуара.