Артем Ляхович - Голубой трамвай

Мэй помолчала и кивнула. Вэн кивнул вместе с ней.

– Ну вот. А как так получилось, я расскажу. Давным-давно двое наших друзей сделали то, чего не мог сделать никто. Конечно, они стали героями, – а Клетовник превратился в Вольник, где каждый день светило солнце, а люди жили без всяких клеток и прочей буцовщины. Правда, многие не могли понять, зачем это нужно…

Дедушка Тип помолчал, чтобы отдохнуть, и продолжил:

– Наш отец много сделал тогда. Главное его дело – библиотеки. Он хотел сохранить людям память – не личную память каждого, потому что она короткая, гораздо короче жизни, – а общую память всех людей. Ту, которую у них отобрали Кормчие, и без которой нет ни пространства, ни времени. Но… он совершил одну ошибку. Я не уверен, имею ли право говорить так; во всяком случае, он не мог предвидеть, во что это выльется.

– Мог, мог, – сварливо вставил его брат. – Не уверовал бы в непогрешимость своих идей – и…

– Заткнись, старый чур. Не нам судить, каково это – заново писать память целого мира. Отец не строил иллюзий. Можно было разместить библиотеки в любых удобных для этого местах, – но он сделал иначе.

Вэн и Мэй слушали, стараясь дышать потише.

– По всему Вольнику проходит невидимый разлом. Считайте его такой трещиной в пространстве-времени. Он пролегает глубоко под землей, но в отдельных точках выходит на поверхность. В привычных измерениях он практически неощутим: попадая в такую точку, вы можете сместиться на пару миллисекунд во времени или на пару микронов в пространстве. Есть и точка пик – участок, скажем так, наибольшего расширения трещины. Воздействуя на него, можно перелопатить пространство-время как попало. Именно это и сделали Кормчие, воткнув туда Кинжал Тьмы… буц, мы все привыкли говорить этими проклятыми штампами!

– А ты не говори! – встрял дедушка Топ. – Я не говорю, и ты не говори!

– Ага, не говорит он… У разлома есть побочный эффект: точки его выхода во много раз усиливают любое внушение.

– Какое внушение? – не понял Вэн.

– Любое, я же говорю. В такой точке человек становится восприимчив к чему угодно. Разлом стимулирует эту восприимчивость, понимаешь?

– И ваш папа… – охнула Мэй, раскрыв глаза почти, как Мо, – ваш папа решил…

– Ты уже поняла, да?

– Угу, – нервно кивнул Вэн. – Кажется, я тоже понял. Он…

– …разместил библиотеки именно там, в этих точках, – закончил Дедушка Тип и откинулся в кресле. – Отец понимал, что истина, мягко говоря, не станет целью жизни его соотечественников. И решил усилить ее воздействие.

– А потом…

– Потом он умер. А библиотеки очень быстро превратились в духоскрепы, где стоят ваши, Вэн и Мэй, статуи в лазурных венцах, и люди падают пред ними ниц. Все, что они там видят и слышат, намертво впечатывается в их память. Особенно силен главный духоскреп, стоящий в точке пик…

– Представляете, как удобно? – хохотнул дедушка Топ. – Никакие Кормчие не имели такой власти, какую наш отец вручил Воледержцам из собственных рук. Имея самые благие, прошу заметить, намерения…

– Мало того, – продолжил дедушка Тип. – Со временем выяснилось, что форсированное использование разлома как-то влияет на климат. Грубо говоря, чем больше людей побывает в духоскрепах – тем сильней подмораживает. Год от года зимы все холодней…

– Почему разлом не действует на вас? – спросила Мэй после паузы.

– А мы туда не ходим, – со смешком сказал дедушка Топ.

– А Мо? И Дан? Почему они…

– Потому. Мы слишком дорожим нашей внучкой, чтобы настраивать ее против целого мира. Дочь моя рыщет по Крайним Пределам, и ей не до ребенка, так что мы…

– А Дан, – дедушка Топ посмотрел на брата, – твой зачурец Дан…

– Да брось, – махнул на него рукой дедушка Тип. – Просто пылкий малый…

Послышались голоса «сладкой парочки», и он умолк.

Вэн и Мэй сидели в темной комнате.

Снова не хватало воздуха, и снова за окном плыл мерцающий пластилин. Правда, теперь никто не запрещал открыть все настежь. Но они не открывали – на всякий случай.

Наверно, скоро должно было быть утро. Перед рассветом всегда тревожно, даже если не видишь его (а окно распирала глухая тьма, как когда-то в Клетовнике). Казалось, что вот-вот, с минуты на минуту обязательно начнется что-нибудь, – как тогда, когда их всех разбросало по Панели…

– Так странно, – сказала Мэй. («И в тот раз она тоже так говорила», подумал Вэн.)

– Угу.

– Ты что-нибудь понимаешь?

– Да не особо. А ты?

Мэй пожала плечами.

– Но ведь трамвай же не зря привез нас сюда, – сказал Вэн. – Что-то мы должны тут сделать хорошее. Кого-то спасти… Видишь, как нас ждали?

– Да, только… Кому верить?

– В смысле?

– Тебе не кажется, что они все не договорились? Каждый знает что-то, чего не знают другие. Ну, или не хотят знать.

– Кстати, почему ты не выяснила при всех, что это за тайны такие у Дана? – спросил Вэн. – Что за Силач у него, что за Старший? Ну, и прочие Звездные Друзья?

– Не знаю, – Мэй пожала плечами. – А ты почему?

– И я не знаю. Неудобно как-то. Вроде он нам доверился, а мы его выдаем.

– Как же выдаем, если и сами ничего не знаем?

– Мда… А эти-то уверены, что мы знаем больше всех, заметила?

– Кто «эти»?

– Ну, Дан и Мо. По-моему, они думают, что мы заодно со всякими их Силачами и тэ дэ.

– Ага. И ждут от нас подвига, – Мэй тряхнула кудрями. – Что мы опять всех спасем. Ура, да здравствуют добро, свет и Звездные эти самые…

– А что, – сказал Вэн. – Я не против всех спасти. По-моему, Звездные Друзья – это какие-нибудь повстанцы. Мы поведем их в бой, сломаем с ними эти духоскрепы, порадуем дедушек, наконец…

– Дедушек … – повторила Мэй, и у Вэна опять защемило в горле.

– Мэй, – вдруг шепнул он.

– М?

Он хотел сказать ей, что…

Этого «что» было много – так много, что он не сказал ничего. Ни про ее глаза в полумраке, ни про тени, которые вместо вихрастых близнецов, ни про многое другое, о чем Вэн не смог бы сказать, наверно, даже себе, не то что вслух.

А если и смог бы – не успел: в комнату вдруг влетел Дан с рогатыми костюмами под мышкой.

– Срочно!.. – кричал он хриплым шепотом. – От наших!.. Старший моего Старшего… лично со мной… Вас ждут в ангаре… немедленно! Только тихо… старики спят…

Вэн переглянулся с Мэй и стал натягивать костюм, не попадая в штанину.

У выхода их ждала Мо:

– Куда это вы без меня?

– Мо, нельзя… секретное… – обреченно шептал Дан. Та немедленно вцепилась в его куртку.

– Вперед! – приказала она и поволокла Дана за собой. – Началось, да? Ой, пальто забыла…

Началось?

В ангаре никого не было.

Справа, у тупика застыл шмыгун. Влево уходил туннель, мерцая блеклыми огнями.

– Я и сам ничего не знаю, – оправдывался Дан, глядя на Вэна и Мэй. – Но это очень важно. Со мной впервые говорил Старший моего Старшего, понимаете?..