Аннет Схап - Лампёшка

Лампёшка, спотыкаясь, несётся вниз по склону холма. Там, где кончается лес и перед глазами распахивается небо, она чуть замедляет шаг. Наконец-то! На горизонте — серые волны, в воздухе — запах соли. Город, порт, тропинка, ведущая к маяку… Она опять переходит на бег.

Улицы почти пустые, тут и там попадаются кучки людей, спешащих на Ветряную пустошь, где раскинулись ярмарочные шатры. Оттуда доносятся обрывки музыки, пьяное пение, крики. И хорошо: так никто не обратит на неё внимания. Ещё два поворота, и она в порту.

День серый и мрачный, морской ветер так швыряет капли на мостовую, что они отскакивают от неё, словно дождь вдруг пошёл снизу вверх. Лампёшка вытирает холодные щёки и слизывает капли с ладони. Соль. Вкусно.

А вот и маяк. Серая башня на сером фоне. Лампёшка замирает на месте и пожирает башню глазами. Ей хочется впитать в себя эту картину до последней капли.

Она бегом спускается по базальтовым ступенькам на каменную тропинку, ведущую к маяку. Сейчас отлив и не очень мокро, шагать по ней легко. Но чем ближе маяк, тем яснее: всё изменилось. Её дом больше не похож на её дом. Их зелёная дверь с медной ручкой заколочена большими корявыми брусьями крест-накрест — зелёной краски почти и не видно. Окно рядом забито занозистой доской. Садовой скамейки как не бывало, огород затоптан. Растут только колючки, которые она всегда выпалывала, — теперь они вольготно расправили свои цепкие корни и вытеснили всё остальное. Лампёшка останавливается: слёзы жгут ей глаза.

«Да ладно тебе, Эмилия, — уговаривает она саму себя. — Это всего лишь трава. Её вырвать можно». Лампёшка утирает нос — сопли, слёзы, морская вода, всё одинаково солёное. Задрав голову, она смотрит наверх, на галерею: может, он там. Может, заметил её. Может, машет ей. Она прищуривается, но ничего не видит.

— Папа! — кричит она, ещё и ещё раз, но в окне никто не появляется. Подойдя к дому, она дёргает дверное окошко и пытается постучать в дверь сквозь брусья. — Папа, это я! Слышишь? Ты меня слышишь? Папа!

Ветер уносит её голос, в руку впиваются здоровенные занозы, сразу три штуки. Две она вытаскивает зубами, но третья обламывается и застревает в ладони.

— Папа! — кричит Лампёшка снова, изо всех сил. К двери никто не подходит.

— А ты что думала? — ворчат брусья. — Решила заглянуть на чашечку чаю как ни в чём не бывало? Этот дом отныне — тюрьма. Уж мы об этом позаботимся. Когда его выпустят? Через семь лет. Семь. Разве они уже миновали?

— Нет… — вздыхает Лампёшка и опускается на ступеньку крыльца.

— Нет ещё, нет ещё! — орут чайки, кружащие над башней. — А ты-то что думала, чего хотела?

— Я просто хотела его проведать…

— Смотрителя? Смотрителя с тростью? — шипят колючки.

— Который так тебя бил? — возмущаются набегающие волны. — Да ведь у тебя синяк едва сошёл! Забудь о нём. Он давно тебя забыл.

— Неправда, не может быть, он бы никогда…

— Ага, конечно, — глумится всё вокруг. — Ведь он всегда был с тобой так ласков! Девочка, да он свой стакан любил больше, чем тебя, ты разве не замечала?

Лампёшка вспоминает, как отец, спотыкаясь, обшаривал дом в поисках бутылки, которая должна была где-то заваляться, или денег, которые должны были ещё оставаться. Ничего не найдя, он вновь пропадал куда-то, да и если находил — тоже пропадал.

— Что ты здесь делаешь? У тебя есть новый дом, живи там. Забудь его, забудь смотрителя.

— Да, но раньше он был другим. Раньше всё было иначе, правда.

Лампёшка оглядывается кругом. Этот пляж, это крыльцо — они ясно стоят у неё перед глазами. Пираты затаскивают шлюпки на песок, на огне жарятся креветки. Отец балагурит, мама… Мама, мама…

— Знаешь, в чём беда с этим твоим «раньше»? — нашёптывает ей на ухо весь мир. — Его больше не существует.

Лампёшка опускает голову на колени, её пробирают холод и сырость.

Да, но… думает она. Мисс Амалия ведь сказала: он здесь. И маяк горел, я сама видела. Почему же он не отзывается?

— А ты, должно быть, Лампёшка… Кто ж ещё? — неожиданно раздаётся голос.

Лампёшка поднимает глаза. На тропинке стоит женщина. В руках у неё кастрюлька.

— Решила зайти в свой выходной? Ох, по-моему, он… Не повезло тебе… — Она тоже поднимается на крыльцо, и Лампёшка чувствует, как юбка женщины мягко касается её щеки.

— Мистер Ватерман! — кричит женщина в дверное окошко. — Смотрите, кто здесь! Ваша дочь! И ужин ваш в придачу, если желаете! Спуститесь, пожалуйста, — слышите? Мистер Ватерман!

Лампёшка встаёт и прислушивается. Но слышен лишь стук капель по стеклу: дождь зарядил сильнее.

Женщина качает головой.

— Он как раз вчера спускался. Так что теперь мы нескоро его увидим. Тебе и впрямь не повезло.

Лампёшка утирает щёки. Ай, заноза застряла глубоко, ноет уже вся ладонь.

— Но он там? — дрожа от холода, спрашивает она. — Наверху?

— Да где ж ему быть? — Лицо у женщины приветливое, широкое, с обветренными щеками. — Никуда он отсюда не денется. Но, бывает, днями не спускается вниз, даже если я сто раз кричу, что каша остынет… — Она снимает с кастрюли крышку и суёт кашу девочке под нос. — Видишь, сейчас она ещё вкусная, но это ненадолго.

В серую размазню плюхаются капли дождя.

— Но его благородие никуда не торопится… Что он делает наверху? Да ничего, наверное, — а что там делать-то? Запалил фитиль, потушил фитиль — вот и все дела. Казалось бы, поешь, хоть время скоротаешь. Но нет, он упрям, как старый… — Она бросает взгляд на девочку и умолкает.

— Ну вот! — продолжает она голосом повеселее. — Такие дела. А сама-то ты? Я о тебе думала, беспокоилась, как ты там одна в Чёрном доме. Там и впрямь чудовище живёт? Да нет, не может быть — ты-то ещё здесь. Ноги-руки вроде целы. Ты меня-то помнишь? Нет?

Нет, впервые вижу — хочет ответить Лампёшка. А может, и не впервые.

— Я вон там живу, — женщина указывает на конец тропинки, где действительно стоит домик, наполовину спрятавшийся за скалу. — Правда, не так уж и давно, с тех пор как мой муж… Я так часто тебе махала, но ты меня будто не замечала. Вечно в заботах, вечно носишься, бормочешь что-то себе под нос… — Она опять заглядывает в кастрюлю. — Что ж, сегодня ничего не выйдет. Сама-то не голодная?.. Девочка, да ты насквозь промокла! Пойдём, зайдёшь ко мне чаю попить…

Она берёт Лампёшку за руку, и та вскрикивает от боли. Женщина внимательно осматривает руку и тянет Лампёшку за собой, не переставая говорить:

— И чистая иголка у меня найдётся, мигом занозу вытащим. Это от брусьев тех, да? Я от них тоже настрадалась, вот давеча…

Лампёшка пытается впрыгнуть в разговор, как во вращающуюся скакалку.

— Но… — пробует она. — Как у него дела? У отца. У него всё хорошо?