Феликс Розинер - Расскажи мне, музыка, сказку

— «Ровно через семь лет вырастает Кикимора. Тонешенька, чернешенька та Кикимора, а голова-то у нее малым-малешенька, со наперсточек, а туловища не спознать с соломиной. Стучит, гремит Кикимора от утра до вечера; свистит, шипит Кикимора со вечера до полуночи; со полуночи до бела света прядет кудель конопельную, сучит пряжу пеньковую, снует основу шелковую. Зло на уме держит Кикимора на весь люд честной...»

...Закончились и колыбельная, и хрустальный перезвон, и вот в музыке сама Кикимора появилась. То шум какой-то, то неожиданный писк, то слышатся быстрые прыжки —музыка беспокойная, порывистая, то сразу же становится громче, то стихает, все звучит резко и как-будто пугливо. И такое впечатление от этих звуков, что вовсе и нечего бояться Кикимору — она сама боится всего на свете — маленькая, подвижная и очень смешная. Скок, скок, Кикимора, скок — приостановилась, пискнула в последний раз — и все стихло.

Наташа даже засмеялась от удовольствия.

— Понравилась музыка? — улыбнулся Тон-Тоныч.

— Очень! — воскликнула Наташа. — А кто ее сочинил?

— И «Волшебное озеро» и «Кикимору» написал Лядов. Сочинил он и еще одну сказочную музыкальную картинку — про Бабу-Ягу.

— Ой, — поежилась Наташа. — Страшная?

Ответить Тон-Тоныч не успел: раздался вой и свист, прозвучал мотив, каждый звук которого был как острая иголочка, и началось движение — стремительное, непрерывное, завихренное, с потрескиванием, с пощелкиванием...

— «Баба-Яга вышла во двор, свистнула, — перед ней явилась ступа с пестом и помелом. Баба-Яга села в ступу и выехала со двора, пестом погоняет, помелом след заметает...— говорил Тон-Тоныч, а Наташе и так все это виделось в звуках музыки. — Скоро послышался в лесу шум: деревья трещали, сухие листья хрустели...»

Пролетела, простучала Баба-Яга.

— Что, страшная она была? — спрашивает Тон-Тоныч.

— Ни чуточки, — отвечает Наташа. — Даже весело было слушать.

— Да, — кивнул Тон-Тоныч. — Маленькие музыкальные сказки-картинки Лядова и о Кикиморе и о Бабе-Яге рассказывают с усмешкой, шутливо. Лядов был очень изобретательным композитором, и оркестр у него звучит удивительно ярко. Как и его старший друг Римский-Корсаков, Лядов — настоящий оркестровый художник-живописец.

Ну, синеглазая, уже темнеет. Пора нам расстаться с Волшебным озером.

Наташа и Тон-Тоныч, в последний раз бросив взгляд на неподвижную воду, шагнули в кустарник — и озера как не бывало.

Неожиданно объявился Ученый Кот, возникнув из сгустившихся сумерек. Двинулись в обратный путь, и Наташа готовилась уже к утомительному переходу через глухой лес, да еще в темноте, но не прошли и сотни шагов, как она увидала впереди знакомую избушку Тон-Тоныча.

— Так близко? — удивленно воскликнула Наташа.

— Волшебство, синеглазая, волшебство, — с гордостью ответил Тон-Тоныч и отворил калитку.

С каким же аппетитом ужинали! За едой о том, о сем говорили, вспоминали прогулку. А едва поужинали, затопал кто-то на крыльце, и Наташа с раскрытыми объятиями бросилась навстречу деду Семену.

— Зашел на огонек, — сказал он. — К тому же, волновался я за Наталью: убежала она вчера из лесу, только я ее и видел. А сегодня на дню захожу к вам раз, другой — ни души нет. Думаю, не беда ли какая?

Вечер коротали в комнате Тон-Тоныча. Сперва дед Семен и Тон-Тоныч стали рассказывать всякие смешные истории. А потом сел хозяин за рояль, дед снял со стены домру, и стали они играть. Играли много, пели хором, и высокий Наташин голосок звенел вместе с низкими голосами мужчин.

Ученый Кот неподвижно сидел на спинке кресла и внимательно слушал.

Было уже очень поздно, в лесу стало совсем темно, и только те ели, что стояли перед избушкой Тон-Тоныча, долго еще освещались светом, лившимся из открытого окошка. Далеко по лесу разносилась музыка. И, наверно, какой-нибудь Леший, повстречав на ночной тропинке маленькую Кикимору, спрашивал:

— Не знаешь, кто это там разыгрался?

— Как же не знать? Волшебник Тон-Тоныч со своей синеглазой Наташей. Целый день сегодня по лесу бродили, по заповедным местам.

— А, Наташа! — кивал кудлатой головою Леший. — Знаю, знаю ее. Кы-ш-ш!

И они исчезали — и Леший, и Кикимора — растворялись в ночной темноте, уходили каждый в свою сказку... Только музыка не смолкала, и, казалось, весь мир настороженно ее слушал...

На этом, пожалуй, можно бы и закончить рассказ о том, как Наташа побывала в Мире Сказочного Волшебства, о том, что она там услышала и увидела. Закончить потому, что уже на следующее утро Наташа оказалась у себя дома, а еще через день отправилась в школу, и все пошло, как обычно. Но, прежде чем закрыть книгу, пусть читатель, особенно если он любопытен, как Наташа, прочтет последнюю главу, в которой, предупреждаем сразу, нет никаких волшебных событий. В этой главе просто-напросто помещены два письма: одно от Наташи — Тон-Тонычу, другое же от Тон-Тоныча — Наташе.

Здравствуйте, дорогой Тон-Тоныч!

Вчера я после уроков ходила в нашу музыкальную школу. Оказалось, что там еще ремонт. Занятия начнутся только в октябре. Я хотела найти вас, но в школе, кроме маляра, никого не было, и мне никто ничего про вас сказать не мог. Тогда я стала думать, как же мне все-таки вас найти? И придумала!

Меня вчера ругала мама за то, что я поздно вернулась после уроков домой. И сегодня тоже влетело за то же самое. Потому что сегодня, как только занятия окончились, я побежала в городской театр.

Я, конечно, догадалась, что мы с вами были в театре, где вы дирижировали операми. Первый раз была опера «Руслан и Людмила», а второй раз — опера «Снегурочка». Про то, что мы с вами находимся в театре на репетиции, я сообразила сразу. Но потом быстро забыла. Я, конечно, вспоминала, что это театр. А когда слушала музыку и видела волшебные события, опять забывала. А уж во второй раз, когда я попала в царство берендеев, мне и некогда было раздумывать, что это все означает — театр или не театр. Я даже сейчас иногда говорю себе: «Все это было на сцене, и ты просто переодевалась в птичку, в берендейку, в незабудку». А как только это себе скажу, сразу во мне какой-то чертенок выскакивает и говорит: «И вовсе не так! Это все было на самом деле, и ты на самом деле была настоящей птицей, настоящей берендейкой и ожившим цветком!». Я очень часто вспоминаю то одно, то другое из моих приключений в Мире Сказочного Волшебства и часто начинаю путаться и никак не могу понять, как же все это происходило?

Ой! Ну, я совсем забыла! Я же стала рассказывать, как побежала в городской театр. Я опять хотела пробраться через те огромные ворота сзади, помните? Они оказались закрыты. Тогда я здание обошла, хотела войти внутрь через обыкновенный вход, но меня тетя не пускает. «Ты зачем сюда, девочка?» — спрашивает тетя. Я говорю: «Тетя, я ищу одного дядю!». А она говорит сердито: «Что это за детский сад такой? «Тетя», «дядя»... Вон видишь окошечко? Постучи туда». Там, правда, есть такое окошечко, над ним написано: «Администратор». Я сначала побоялась постучать, потому что решила, что там кто-то такой сидит вроде министра. Но все-таки постучала. Окошечко открылось, и тот человек, что там был, сказал мне: «Иди в дверь, в кабинет». Я вошла и говорю: «Здравствуйте! Скажите, пожалуйста, здесь показывают оперы?» А он говорит: «Нет, в нашем городе нет оперного театра. Разве ты не видела над входом надпись: «Театр драмы и комедии»? Как он мне это сказал, у меня сразу в голове все перепуталось, и я решила, что я просто глупая, и мне это только снилось, что мы с вами побывали в театре на оперных спектаклях. Я повернулась и хотела уйти, а администратор вдруг говорит: «Но в конце августа тут были гастроли оперы». Я остановилась и спросила: «А опера Глинки «Руслан и Людмила» была?» Он ответил: «Была». — «А опера композитора Римского-Корсакова «Снегурочка» тоже была?» — «Тоже была». Я обрадовалась и говорю: «Мне нужно найти одного человека, он здесь работал, когда были эти оперы». Администратор говорит: «Так я же отвечаю тебе, это были гастроли, и все уехали. Ведь это приезжие артисты, они совсем из другого города». — «Понятно, — говорю я. — Значит, мне его не найти. Извините, я пойду». — «Постой, постой, — говорит администратор и внимательно на меня смотрит. — А как его зовут?» — «Антон Антонович. Он дирижировал». — «Ах, вот оно что! Так бы сразу и сказала! Верно, он с ними выступал и с ними же уехал. Но если ты за деньгами, можешь их получить», — говорит администратор, а я уж совсем с толку сбилась, стою и молчу. Какие еще такие деньги?! Молчу я и молчу, а он спрашивает: «Ты участвовала в спектакле «Снегурочка»?» Я говорю: «Ну да, я была птицей, берендейкой, мальчиком-слугой и незабудкой». Он кивнул головой: «Антон Антонович сообщил мне об этом. Тебе полагается два рубля семьдесят копеек». — «Ничего мне не полагается, — говорю я, — вы, дяденька, чего-то перепутали». А он как рассердится: «Администрация никогда ничего не путает! — говорит. — Каждый за свой выход на сцену должен получить свой заработок. Певцы, актеры, статисты, администраторы — все мы трудящиеся, как и те, кто работает на заводах и фабриках, и мы получаем плату за свой труд». Встал он из-за стола и куда-то меня повел, а там спросили мою фамилию, велели расписаться на разлинованной бумаге, где было много всяких цифр, и выдали мне 2 руб. 70 коп. Администратор хотел уже уйти, но я все-таки успела спросить, не знает ли он, где вы сейчас. Он сказал, что знает, и дал мне адрес театра, где вы сейчас работаете.