Эндрю Лэнг - Жёлтая книга сказок

На столе хватало затейливых игрушек, но лучше всего был миниатюрный дворец – сам из картона, а окошки слюдяные, так что сквозь них видно убранство комнат. Перед дворцом лежало зеркальце – озеро; окружали его деревца. Восковые лебеди скользили по озеру, поглядывая на свои отражения. Прелесть что такое! А главное – у входа во дворец стояла очаровательная девушка – бумажная, но зато в муслиновой юбочке и с голубой ленточкой вместо шарфа. На груди концы ленточки скрепляла роза из золотой фольги – крупная, размером с голову девушки. Сама девушка протягивала вперёд руки, ведь она была танцовщица. Балансировала она на одной ножке, на мысочке, а другую ножку вскинула высоко-высоко, и наш оловянный солдатик решил, что девушка тоже одноногая, как и он.

«Вот бы посвататься к этой красавице! – думал солдатик. – Только где уж мне! Она ведь барышня – вон, проживает в отдельном дворце; а я делю коробку с двадцатью четырьмя братьями. Туда жену не приведёшь… А познакомиться всё-таки можно».

И оловянный солдатик заступил в караул за табакерку. Оттуда было хорошо видно миниатюрную танцовщицу. Ах, она застыла на одном мысочке и даже не думала терять равновесие!

Вечером солдатиков убрали в коробку, а маленького мальчика уложили спать в кроватку. Тут-то и началась настоящая жизнь: игрушки ходили друг к другу в гости, потом затеяли бал, а потом и целое сражение. Оловянные солдатики гремели в своей коробке – им хотелось участвовать, но крышка была слишком тяжела. Щелкунчики принялись играть в чехарду, грифель отплясывал на доске. От шума проснулась канарейка и давай щебетать, да не просто так, а стихами! Лишь двое не тронулись с мест – оловянный солдатик, которого с вечера не отправили в коробку, не заметив за табакеркой, и миниатюрная танцовщица. Она по-прежнему стояла на мысочке, протягивая вперёд тоненькие ручки, а солдатик, как заворожённый, смотрел на неё.

Вот пробило полночь, и – щёлк-щёлк! – табакерка сама собою открылась, и выскочил оттуда крохотный чёртик. Это ведь была не обычная табакерка, в каких держат табак; это была игрушка с сюрпризом.

– Эй, солдат! – окликнул чёртик. – Поумерь-ка аппетит, не про тебя она!

Оловянный солдатик и ухом не повёл.

– Погоди же, вот только утро наступит! – пробурчал чёртик.

Утро наступило, дети проснулись и поставили солдатика на подоконник. В том, что случилось дальше, можно винить и чёртика, и обычный сквозняк. Окно распахнулось, и наш солдатик, подхваченный ветром, упал с третьего этажа, а это для него была чудовищная высота, доложу я вам! Солдатик угодил между булыжников мостовой – воткнулся штыком, точно иголкой.

Горничная и вчерашний именинник побежали искать солдатика, несколько раз едва на него не наступили, а всё-таки не заметили. Солдатик, разумеется, мог крикнуть «Я здесь!»; да только разве пристало кричать тому, кто носит мундир?

Тем временем пошёл дождь. Всё крупнее становились капли, и скоро уже лило словно из ведра. Зато, когда выглянуло солнце, на улице появились двое мальчишек.

– Смотри! – закричал один. – Оловянный солдатик! Отправим его в плавание!

И мальчишки смастерили кораблик из газеты, поставили туда солдатика да и пустили плыть в канаву. Сначала они бежали по берегам канавы, хлопая в ладоши, потом отстали. А течение ускорилось, и кораблик так и завертелся на волнах! Мотало его и швыряло, пока не вынесло на самую быстрину. Оловянный солдатик дрожал от страха, но держался стойко, смотрел строго вперёд и только крепче сжимал винтовку.

И вдруг газетный кораблик нырнул под длинные мостки, а было там темнее, чем даже в коробке.

«Куда же меня несёт? – гадал солдатик. – Не иначе, это происки чёрного чёртика! Ах, если бы на корме сейчас сидела барышня из дворца! Тогда будь хоть вдвое темнее – мне всё равно!»

Внезапно появилась водяная крыса – она жила под мостками и гордо именовала себя ондатрой.

– Паспорт предъяви! – потребовала водяная крыса. – Где твой паспорт?

Солдатик только крепче стиснул винтовку.

Кораблик несло всё вперёд, а водяная крыса быстро-быстро плыла следом. Ух, как скалила она свои жёлтые мелкие зубки! Как кричала щепкам и соломинкам, что вертелись в водоворотах:

– Задержать его! Задержать! Он не уплатил пошлины! Он беспаспортный, беспаспортный!

А течение становилось всё стремительнее. Оловянному солдатику даже мелькнул свет в конце туннеля, но зато вода теперь шумела так, что у всякого сердце в пятки бы ушло. Только представьте: сразу за мостками был настоящий водопад, потому что мутная вода из канавы вливалась в большой канал.

Да, не миновать солдатику водопада! Ничто не задержит кораблик, остаётся только держаться самому – стойко, как всегда. Небось потом не скажут: оловянный солдатик дрогнул!

Вот кораблик крутнуло раз, другой, третий, четвёртый; вот плеснуло водой на палубу. Кораблик стал тонуть, но солдатик, по шею в воде, стоял твёрдо. Газетная бумага размокла, солдатика накрыло с головою. Он думал о том, что никогда больше не увидит прелестной танцовщицы, а в ушах у него крутился военный марш:

Газета совсем расползлась, солдатик пошёл ко дну – и в этот миг его проглотила большущая рыба.

Ух, до чего же темно было в рыбьем брюхе – темнее даже, чем под мостками. Да ещё и теснота такая, что не повернуться. Оловянный солдатик выпрямился, как мог, и крепче сжал в руке винтовку.

Рыба вела себя довольно буйно, выделывала всякие кренделя, но вдруг затихла. А потом словно молния сверкнула над солдатиком. На него пролился яркий дневной свет, и женский голос воскликнул:

– Да это же оловянный солдатик!

Оказывается, рыбу поймали, отвезли на рынок и продали, а на кухне вскрыли ей брюхо огромным острым ножом.

Кухарка взяла солдатика двумя пальцами и отнесла в комнату, где его тотчас окружили дети. Каждому хотелось взглянуть на героя, который совершил путешествие в рыбе! Но солдатик ничуть не загордился. Его поставили на стол, и – бывают же такие чудеса! – солдатик увидел знакомую комнату, знакомых детей и знакомые игрушки, а главное – дворец с лебедями и милой танцовщицей. Она так и балансировала на одной ножке, высоко подняв другую; она была стойкая барышня. Оловянный солдатик до того растрогался, что чуть не заплакал оловом; только ведь слёзы воину не пристали, и он сдержался. Он лишь взглянул на танцовщицу, но она ничего не сказала.