Лиз Брасвелл - Время желаний. Другая история Жасмин

На лице Жасмин отразилось сомнение.

— Чем больше у тебя силы, тем неуязвимее ты становишься.

— Пользуясь этой силой, ты становишься уязвимее для зла. Оказавшись в наших руках, книга может попасть и в другие, недобрые руки. Мы просто обязаны сжечь ее. Тогда уже никто и никогда не сможет использовать ее во зло.

— До чего тупая причина уничтожить такую ценную вещь — потому что, видите ли, она могла бы принести вред. В то время как с помощью заключенной в ней магии мы могли бы все исправить! — закричала Жасмин.

— Знаешь, кто верил, что магия может все исправить? — заорал в ответ Аладдин. — Моя мама. Все эти истории про маридов, джиннов, гурий и прочих, которые исполняют желания и исправляют все твои проблемы одним щелчком пальцев. И пожалуйста — счастливый конец, все жили в довольстве и благости до скончания дней. Вот так же она верила, что мой отец ушел на поиски какой-нибудь волшебной штуковины, или работы, или чего угодно, чтобы вернуться и спасти свою семью. Так не бывает, ясно? Нет такой магии, которая может избавить разом от всех бед. И ты не умнее моей помешанной матушки, если веришь в обратное.

— С ее помощью я могла бы вернуть своего отца.

Голосок Жасмин прозвучал едва слышно. Сейчас она смотрела не на Аладдина и не на книгу, а куда-то мимо них, и глаза ее вдруг влажно заблестели.

Аладдин тут же почувствовал, как весь его гнев разлетается в пыль, как песочный замок под напором ветра из пустыни. Она сейчас казалась такой маленькой, такой хрупкой — никакая не царица разбойников и тем более не правительница большого и богатого города. Он наклонился и нежно ее обнял.

— Эй, — тихонько сказал он, целуя ее в мокрую щеку. — Я знаю, что ты по нему скучаешь. Я тоже скучаю по моей маме, несмотря на все, что я тут наговорил. Но… ты не можешь вернуть его. Он уже не был бы таким, каким ты его знала. Он бы не хотел этого.

— Откуда тебе знать, — всхлипнула Жасмин.

— Хочешь убедиться в этом на собственном горьком опыте? Его больше нет, Жасмин. Отпусти его.

Жасмин некоторое время сидела, обхватив Аладдина и так крепко стиснув его, что он даже удивился про себя, откуда в такой хрупкой девушке столько силы. Потом она снова отстранилась и попыталась справиться со слезами, утирая нос.

— Ведь все это, так или иначе, из-за моего отца, верно? — проговорила она, немного успокоившись. — Если бы он… если бы он не довел Аграбу до такого состояния, в каком она пребывает сейчас… с таким огромным населением, которому приходится голодать… и такой пропастью между бедняками и богатой знатью вроде нас, в ней не нашлось бы места для такого, как Джафар. Никто не стал бы его поддерживать, если бы старый султан… разумно правил своим народом.

Аладдину очень, очень хотелось сказать ей, что это неправда. Но он не мог.

Заметив, с каким состраданием он смотрит на нее, она грустно улыбнулась.

— Знаешь, за последнее время я… узнала целую кучу горьких истин, про него и про весь мой мир. В исторических книгах, которые я читала, великие правители не проводили все свои дни за детскими игрушками. И не позволяли своим советникам принимать за них все решения. Они интересовались жизнью своих подданных и участвовали в повседневных государственных делах. Это и есть труд правителя, если он действительно велик. Даже жестокие и воинственные цари, вроде Ксеркса, заботились о своем народе и не допускали, чтобы простые люди голодали. Обычные люди, вроде тебя…

Аладдин уже догадывался, что будет дальше. Он отвел глаза, уставившись на кусок лепешки и сосредоточенно разламывая его пополам.

— Скажи, что… что случилось с твоей семьей? С твоей матерью? — нерешительно спросила она. — Что толкнуло тебя на путь вора?

Аладдин со вздохом вернул хлеб на блюдо. Вся его обычная бойкость куда-то подевалась под ее испытующим взглядом. Сказать по правде, за последние пару недель он слегка растерял свою привычку зубоскалить и паясничать, и он сам пока не знал, нравится ему это или нет.

— Мой отец, Касим, бросил нас, когда я был еще совсем маленький. Я его почти не помню.

Аладдин уже много лет не произносил имени своего отца вслух. Отчасти он даже надеялся, что не вспомнит его, но знакомое имя тут же послушно всплыло в памяти, как будто только и ждало, когда его снова извлекут на поверхность, вместе с неразрывно связанной с ним болью.

— Представь себе человека вроде меня, — продолжал он. — Представь себе независимого, озорного, приятного на вид парня, любителя пошутить и посмеяться. Но не большого охотника ломать спину честным трудом. Представь себе… такого, как я, не привыкшего заботиться о других и занятого только сиюминутными забавами. Но при этом обремененного ответственностью еще за двоих — жену и сына. Когда ему все это надоело, он просто… ушел. А моя мама… она была потрясающая мама, — с силой сказал он, глядя Жасмин прямо в глаза. — Она могла сварить суп из щепотки пыли и капли воды. Она умела шить одежду, и вполне приличную! — из обносков, которые удавалось выпросить у людей, живших лишь чуть-чуть лучше нас. И наш жалкий домишко она всегда поддерживала в образцовом порядке, без единой пылинки, и еще умудрялась придавать ему какой-никакой уют.

— Судя по твоим словам, она была удивительным человеком, — мягко сказала Жасмин.

— Да, конечно. Но… — Аладдин снова вздохнул. Весь его оборонительный запал угас. — Как я уже говорил, она жила сплошными сказками, и это тоже было по-своему безответственно. Другая женщина заставила бы людей отловить ее сбежавшего мужа и вернуть его в семью. Или добилась бы, чтобы его признали умершим, и нашла себе другого мужа, получше. Но она до самой своей смерти искренне верила, что в один прекрасный день Касим вернется сказочно разбогатевшим, и мы тут же переедем в большой красивый дом с множеством слуг и заживем новой, чудесной жизнью. И он, конечно, больше никуда не уйдет, а станет жить с нами, как образцовый муж и отец.

Он покосился на Жасмин. Она слушала его с таким сочувствием и такой печалью на лице, что ему тут же захотелось ее утешить.

— Само собой, она умерла очень рано, — сказал Аладдин. Он был бы рад закончить свой рассказ чем-нибудь более жизнеутверждающим, но для этого пришлось бы соврать. — Надорвалась от тяжелой работы, и болезнь быстро свела ее в могилу. И это тоже стало одной из причин, которая отдалила меня от Дубана, Моргианы и всех остальных. Моя мама вечно говорила: «Уличные Крысы должны заботиться друг о друге». Но никто никогда не заботился о нас. Маруф, правда, пытался помогать немного… Но к тому времени его нога уже почти бездействовала, так что он сам еле сводил концы с концами. А мои друзья были слишком заняты, организуя свою воровскую сеть, так что у них не было времени, чтобы помочь мне или поддержать мою больную маму. Ладно, я согласен, что винить их несправедливо, — продолжил он, рассеянно кроша в руках хлеб. — Они верно говорят: у каждого найдутся свои заботы. В каждой семье есть кто-то голодный, больной или умирающий. Родители Моргианы каждый добытый грош тратили на выпивку. Отец Дубана — хромой калека, а его старшая сестра вышла замуж за человека, который нещадно ее бьет.