Елена Блонди - Лейла, Кайла, Кейла и Келайла [СИ]

— Дурацкая твоя слепота! Ты сама показала мне, где найти драгоценные анберы! Сама видела их на столе, когда копщики добыли и принесли их. Я ночами без сна оглаживал и шлифовал каждый камень и теперь они похожи на яркие слезы богини. А ты — не видишь! Или просто хочешь меня позлить?

Келайла протянула руку.

— Они? Это — они? Те самые? Что ты сделал с живыми камнями, великий мастер? Они молчат. И перестали светить.

— Ты хочешь сказать, я убил их? — рычание клокотало над самой головой девочки.

Нельзя спорить, испуганно думала Келайла, мне нужно увидеть принцессу — синие глаза, алые губы. Найти сестер.

— Не знаю, великий мастер. Ты сам сказал, я просто слепа, как летучая мышь.

Она улыбнулась, с печалью вспоминая:

— Одна добрая женщина говорила, я слепая, как землеройка.

— Так и есть. Ты умеешь видеть только то, что валяется в грязи. А когда камни проходят прикосновение моего умелого резца, они становятся так прекрасны, что ослепляют тебя совершенно. Конечно. Так и есть. Да. Именно так!

Келайла молчала, пока он успокаивал сам себя. Она-то уже понимала, в чем дело. Не в том, что ограненные мастером камни слишком прекрасны для ее слепоты. А в том, что его безжалостный резец забирал у них жизнь, делал совсем мертвыми. И, наверное, сам Асур понимает это, потому и злится. Сильные, смеясь, говорил сестрам отец, они добры, а злятся те, кто ненавидит свою слабость. Да, за долгие одинокие ночи в тесной каморке, и дни, в которые не с кем было перекинуться словами, кроме требовательного Асура, Келайла успела подумать о многом и стала серьезнее и умнее, чем прежняя девчонка в старой юбке, что пулялась с чердака сливовыми косточками. Этими одинокими ночами ей иногда становилось так плохо, что она вытаскивала чашечку с тонким стебельком, держащим пушистый бутон и думала, одно лишь словечко, одно мое сильное желание, и я могу оказаться в прекрасном старом домишке Целесты. Но — сестры!..

А дни шли и шли, и наконец, настал день, когда Асур должен поднести принцессе прекрасные украшения для праздничного бала.

Утром он открыл каморку, и сидящая на постели Келайла зажмурилась. Но тут же открыла глаза, чтобы мастер не заметил, что она — видит.

— Приведи ее в порядок, Марта, — приказал большому светлому пятну с рыхлыми краями, — и платье какое дай, поновее. Потом приведешь обратно, ко мне.

— Пойдем, деточка, — сильная рука обняла Келайлу за плечи, пока шаги Асура удалялись по коридору. От руки и хриплого голоса пахло ванилью и мускатным орехом, а еще — теплым молоком.

— Ушел. Экая ты замарашка. Подол помят и волосы нечесаны. Им бы, мужчинам, с ружьями возиться и с собаками, да с лошадями. Вот им они и ленты в гривы вплетут. А девчонку держать в красоте и порядке — пф. Того не умеют. Даже вот великий мастер красот, и он позвал старую Марту. Бедная девочка. Сказывал, ты слепая, да?

Келайла шла, жмурясь от вспышек света и шумных голосов, что выпрыгивали на нее из распахнутых дверей и из-за поворотов.

— Там вон кухня, туда сейчас соваться не след. Тыща гостей будет на завтрашнем пиру, и ажно пятьдесят знатных принцев неделями киснут у дверей дворца, дожидаясь, когда ж дадут им увидеть прекрасную Эрлу — потерянную и найденную. Они и так едят без перерыва, а завтра будет такой пир. Такой пир! А там вот — прачечная. Жалко не видишь, какой свет стоит от белоснежных скатертей и салфеток. Ровно зима настала вперед лета. Не споткнись, тут порожек. Заходи.

Келайла услышала, как хлопнула дверь и шум притих. В комнате было тепло, маячили у большого окна зыбкие очертания — стол, табуретки, кажется, ваза с цветочками. Ровные пятна у стены, наверное, сложенное белье, догадалась она, пока Марта, хрипло гудя всякую ерунду, плескала поодаль теплой водой.

— Снимай свое мятое-перемятое. Откуда платье такое смешное взяла? Из чьего сундука вытащила?

— Это бабушка Целеста мне подарила. От ее дочки, — Келайла встала босыми ногами в теплую воду — даже дух захватило, как хорошо.

— Жива еще старая ведьма? — удивилась Марта, намыливая руки и спину девочки мочалкой, — да что я, конечно, жива, если цветут в перелесках дикие лесные цветы. У нас, знаешь, говорят — как помрет ведьма Целеста, все лесные цветы уйдут следом за ней. И перестанут петь лесные птицы.

Келайла подумала о Гейто. Как он там? Наверное, уже давно продал своих птичек, увез деньги Нарише. Может, и остался с ней, ведь всю жизнь прожили.

— Зато у вас много птиц в парках. Мне сказывали, они прекрасные и чудесно поют.

— Каких птиц? — удивилась Марта, выливая на нее ковш горячей воды, — не крутись, а то пол заставлю вытирать, — ты про механических? Ну поют, да, пока пружинка скручена, да все одно и то же. Я тебе так скажу — никакая железная птица не перепоет маленького зяблика или синичку. А уж соловьи!..

— Я про живых птиц торговца Гейто. Он возит птичек в королевские парки. Каждый год. Много лет.

— Не знаю, про что ты, милая. Только никаких живых птиц нет в парках Эрриса короля нашего. А золотые — как снашиваются внутри пружинки да рычажки, их всех собирают в мешок, да и в печку. Чтоб переплавить на другое.

— Как в печку?

Но тут Марта набросила на голову девочки мягкое покрывало.

— Стой, я вытру волосы. Пойдем к окну, выберу тебе платье и башмаки. Чего заволновалась так? Золото и есть золото, и серебро, и всякая бронза. Это ж не живых пташек в печь кидают. Хотя, знаешь, дитё, иногда и живое бывает похуже мертвого.

Сильные руки приблизили замотанную в покрывало Келайлу, голос захрипел в самое ухо:

— Взять вот принцессу нашу Эрлу — потерянную и найденную. Я при дворце уже тридцать лет и три года с половиной, была девчонкой при кухне, сейчас вот пятая прачка королевских скатертей, и из ума не выжила пока что. Но все, кто тут служит, скажут тебе — не было пятнадцать лет тому у королевской четы никакой дочки! Откуда взялась Эрла принцесса наша — неведомо. Но если Эррис король наш сказал — дочь, значит — так и есть. У меня самой четверо, правда, сыны одни, хлопот — как с армией тараканов. Но я короля понимаю. И королеву. Сколько ж слез выплакала она бедняжка, прося у богов себе деточку. И раз случилась им прекрасная Эрла, то и должно же быть хорошо? Так?

— Да, — кивнула Келайла, а по спине, согретой горячей водой, бежали холодные мурашки.

— Вот только видом она какая-то совсем неживая. Как те птицы с пружинками внутри. Я ее разок всего и видела, издаля, когда шторы в залах снимали, я их держала — в стирку унести. А тут и прошла мимо прекрасная Эрла. Ровно сквозняком по спине обдуло от ее взгляда. Но я-то что. Поклонилась и дальше стою, полные руки пыльного тряпья. А тут следом за ней слуги. И королева, за руку ее берет, и говорит что-то, как вот голубка воркует. А та — молчки. Кивнула, и дальше идет, плавно, как завели ее пружиной. Но красива, ох, красива-а-а.