Вильгельм Гауф - Сказки, рассказанные на ночь

Но вскоре граждане Ураха перешли на сторону союза, однако гарнизон стоял за герцога. Дело дошло до рукопашного боя, коменданта убили, и, увы, город сдался союзникам.

В середине апреля непоколебимым оставался лишь Тюбинген. Герцог сильно укрепил его. Там были его дети и хранились фамильные сокровища. Замок был доверен цвету дворянства — сорока храбрым, опытным в бою рыцарям. Крепость была хорошо снабжена военными припасами. На нее теперь с надеждой устремились взоры вюртембержцев. В этих стенах могла зародиться победа; начиная отсюда, можно было возвратить назад всю страну, если бы поступило подкрепление со стороны герцога.

Но именно сюда направили союзники все свои силы. Долины Неккара дрожали под копытами их коней, глубокие колеи отмечали путь тяжелых пушек, зарядных ящиков и прочих грозных приспособлений для длительной осады.

Георг фон Штурмфедер не мог видеть суровой поступи войны. Глубокий, освежающий сон, будто волшебные чары, уже много дней держал его в плену. Он спал, словно ребенок у груди матери, лишь изредка приоткрывая глаза, чтобы посмотреть на мир, который был ему еще неведом. Тихие, упоительные грезы давних радостных дней реяли в его воспаленном воображении, кроткая, счастливая улыбка время от времени озаряла бледное лицо и вселяла надежду тем, кто за ним ухаживал.

Мы осмелимся ввести читателя в убогую хижину, которая радушно приняла израненного рыцаря. Наступил девятый день со времени ночного нападения.

Утреннее солнце разноцветными лучами игриво рассыпалось на круглых стеклах крохотного окна и осветило самую большую комнату крестьянского жилья. Убранство помещения, при всей своей бедности, обнаруживало опрятность и дух порядка. В одном углу стоял большой дубовый стол, окруженный с двух сторон деревянной скамьей. Резной, расписанный яркими цветами шкаф, должно быть, прятал праздничные наряды хозяев и холсты домашнего прядения. На стенах по темной обшивке тянулись полки, на которых были расставлены блестящие кувшины, кубки и блюда из олова, глиняная посуда, расписанная поучительными стихами, и всякого рода старинные музыкальные инструменты: цимбалы, свирели и цитра.

Вокруг большой кафельной печи, которая выдавалась далеко вперед, было повешено для просушки чистое белье, оно почти закрывало большую кровать с пологом, помещавшуюся в глубине комнаты.

У кровати сидела красивая миловидная девушка шестнадцати-семнадцати лет. Живописный крестьянский наряд, который отчасти сохранился до наших дней в Швабии, сидел на ней необыкновенно мило. Ее белокурые волосы падали на спину двумя длинными густыми косами, перевитыми пестрыми лентами. Солнце сделало ее личико несколько смугловатым, но не изгладило молодого румянца на круглых щечках. Из-под длинных ресниц весело смотрели ясные голубые глаза. Белые, со множеством складок рукава закрывали красивые руки до кисти, красный корсаж, зашнурованный серебряной цепочкой, с ослепительно-белой, красиво сшитой блузкой плотно облегали ее тело, черная юбочка едва прикрывала колени. К сему следует добавить сияющий белизною фартук и белоснежные чулки с красивыми нарядными подвязками, — словом, наряд был слишком праздничным для невзрачной комнаты в будний день.

Малышка усердно пряла на своей прялке тонкие ровные нити. Иногда она прерывалась, раздвигала полог кровати и украдкой бросала туда любопытный взгляд. Но тут же, будто застигнутая врасплох, задвигала полог, расправляла складки, чтобы никто не догадался, что она прислушивается.

Дверь отворилась, в комнату вошла полная пожилая женщина в таком же наряде, что и девушка, только победнее. Она несла для завтрака дымящуюся миску с супом. Поставив тарелки на стол, женщина с удивлением оглядела красавицу у постели и чуть не выронила от неожиданности кувшин с яблочным вином.

— Господи боже мой! Что тебе пришло в голову, Бэрбель? — изумилась она, поставив кувшин и подходя к девушке. — С чего это тебе вздумалось в будни надеть новую юбку и корсаж, да еще с серебряной цепочкой?! И чистый фартук, белые чулки ни с того ни с сего вытащила из сундука! Разве тебе неизвестно, что мы — люди бедные, глупая девчонка, и ты — дочь несчастного человека?

Девушка, опустив глаза, терпеливо выслушала расходившуюся женщину, но лукавая улыбка, пробежавшая по ее лицу, показала, что назидание не достигло цели.

— Да будет вам, — проговорила она на том же швабском наречии, — ну что сделается юбке, если я надену ее в будни? Серебряная цепочка тоже не испортится, а фартук можно выстирать.

— Вот как! Мало у нас уборки и стирки? Да что это нашло на тебя, что ты так вырядилась?

— Что, что! — укоризненно прошептала покрасневшая швабочка. — Неужели вы не знаете, что сегодня восьмой день? А разве отец не говорил, что юнкер, если подействует целебное питье, очнется сегодня? Вот я и подумала…

— Значит, пришло время? — перебила хозяйка более ласковым тоном. — В таком случае ты, безусловно, права. Если он придет в себя и увидит вокруг все такое старое, изношенное, то отцу будет очень неприятно. О, а я выгляжу настоящим пугалом! Поди, Бэрбель, принеси мою черную кофту, красный корсаж и чистый фартук.

— Но, матушка, — возразила малышка, — неужели вы хотите переодеваться здесь? А вдруг юнкер очнется! Идите лучше наверх, а я пока останусь возле него.

— И то правда, доченька, — пробормотала старуха и пошла облекаться в свой праздничный наряд.

Между тем девушка открыла окно, и свежий живительный утренний воздух заполнил комнату. Красавица насыпала корму, и целая ватага голубей и воробьев, воркуя и щебеча, усеяла подоконник и принялась истреблять свой завтрак. Им вторили жаворонки с деревьев, а красавица, освещенная утренним солнцем, радостно улыбаясь, смотрела на своих маленьких нахлебников.

В этот миг полог кровати приподнялся и оттуда выглянула красивая голова молодого человека. Мы сразу узнали его. Это был Георг. Легкий румянец — первый предвестник возвращающегося здоровья — разлился по его щекам. Взгляд заблестел по-прежнему, рука крепко вцепилась в кровать. Юноша с изумлением осматривался. Эта комната, эта обстановка были ему незнакомы. Все здесь казалось ему необычным. Кто повязал ему повязку вокруг головы? Кто уложил его в эту постель? У него было такое ощущение, что он, отпраздновав с веселыми друзьями, вдруг потерял сознание и проснулся в незнакомом месте.

Георг долго смотрел на красивую девушку у окна. Первое существо, которое он увидел при пробуждении после долгого сна, было таким приятным, что он не мог отвести взгляда от милой сердцу картины. Наконец любопытство в нем победило.

Шорох, который произвел Георг, откидывая подальше полог, отвлек девушку от созерцания. Она обернулась, по ее красивому лицу разлился яркий румянец, приветливые голубые глаза радостно распахнулись навстречу Георгу, а алый улыбавшийся рот, казалось, искал слова, чтобы приветствовать возвращение больного к жизни.