Туве Янссон - Папа и море

Этой ночью Морра запела. Никто не пришёл на берег с лампой. Она ждала и ждала, но никто не приходил.

Сначала Морра выла тихонько, но понемногу её песнь одиночества набрала силу. В ней звучал теперь ещё и протест: нет другой Морры, кроме меня, я — единственная, самая холодная во всём мире и никогда не согреюсь.

— Тюлени, — пробормотал папа в подушку.

Муми-тролль натянул на голову одеяло. Он знал, что Морра ждёт фонарь. Но его не мучили угрызения совести по этому поводу. Пусть орёт сколько влезет, его это совершенно не волнует, ни капельки. К тому же мама сказала, что керосина ушло уже очень много. Несколько литров. Так что теперь всё.

Дни шли, вода прибывала вместе со своенравным восточным ветром, волны обволакивали остров непрерывным баюкающим рокотом. Мыс рыбака был отделён водой, но Мю считала, что рыбак этому даже рад: его наконец оставили в покое. Дождь перестал, и семейство пришло посмотреть, что творится на берегу.

— Сколько водорослей! — обрадовалась мама. — Можно будет расширить сад!

Она бросилась к скале и вдруг остановилась. Сада больше не было. Совсем не было. Море унесло его с собой.

«Ну да, он ведь был слишком близко к воде, — сконфуженно подумала мама. — Надо натаскать водорослей повыше и разбить новый…»

Она с тревогой оглядела залитый водой берег. Волны шипящими белыми полукружьями докатывались до лодки в кустах ольхи и бились о корму, и она сердито подпрыгивала. Папа стоял в море по пояс в воде и что-то кричал. Он искал свой волнорез.

— Что он говорит? — переспросила мама.

— Волнорез пропал, — ответил Муми-тролль с берега. — Все камни унесло.

Это уже не шутка. Мама бросилась по мокрому песку в воду, сочувственно постоять рядом — одних слов в этом случае явно было недостаточно.

Мама с папой мёрзли в волнах, и мама подумала: «Злое оно, его море…»

— Пойдём, — рассеянно проговорил папа. — Наверно, эти камни были не настолько крупные, как мне показалось.

Они повернулись спиной ко всем безобразиям и пошли мимо лодки к осиновой роще. Там папа остановился и проговорил:

— Здесь не проложить нормальной тропы. Я уже пробовал. Эти чёртовы камни слишком большие. Будь это возможно, смотритель маяка давно бы сделал дорогу, да и причал тоже.

— Похоже, этот остров не изменишь, — сказала мама. — Он такой, какой есть. Дома было как-то полегче… Но я в любом случае собираюсь разбить сад… Только повыше.

Папа ничего не сказал.

— И на маяке хватает работы, — продолжала мама. — Можно смастерить полочки! И красивую мебель, а? И починить эту ужасную лестницу… И крышу…

«Я не хочу ничего чинить, — подумал папа. — Я не хочу выщипывать водоросли… Я хочу строить большое и прочное, хочу делать много всего, что хочется, — но я сам не знаю… Как же трудно быть отцом семейства!»

Муми-тролль видел, как мама с папой скрылись за холмом, печально волоча хвосты.

Над скалой с маяком всё ещё мерцала всеми своими прозрачными цветами короткая радуга. Пока Муми-тролль смотрел на неё, цвета медленно начали бледнеть, и он вдруг почувствовал, что ему позарез нужно добежать до полянки, пока радуга совсем не погасла. Он метнулся в чащу, упал на живот и пополз под деревьями.

И оказался на полянке. Она была прекрасна даже таким серым вечером. Между ветвями серебрились от воды паутинки. Было тихо, несмотря на ветер. И на этот раз — ни одного муравья. Просто ни единого.

Может, они попрятались из-за дождя? Муми-тролль начал нетерпеливо раскапывать землю обеими лапами. И вдруг снова ощутил запах керосина. И муравьи… Они были на прежнем месте, их было много — но все до одного мёртвые, скорченные, боже, да здесь произошла настоящая бойня, и ни один муравей не избежал гибели… Они все захлебнулись в керосине.

Муми-тролль вскочил, на него волной обрушилась мысль: «Это я виноват. Я должен был догадаться. Мю никогда не станет никого уговаривать, она или действует, или вообще не связывается. Что же мне делать? Что мне делать?!»

Муми-тролль сидел на полянке, которая теперь принадлежала ему, ему одному до скончания века, и раскачивался взад-вперёд, и запах керосина пропитывал его с головы до ног. Он не выветрился и по дороге домой, и казалось, что не выветрится никогда.

— Добрый ты наш, — сказала малышка Мю. — Муравьи всё равно что комары, это же хорошо — от них избавиться! К тому же ты прекрасно знал, что я собираюсь сделать. Знал, но надеялся, что я не стану об этом говорить. Хотел обмануть сам себя.

Возразить было нечего.

Вечером Мю заметила, что Муми-тролль углубился в вереск, явно желая побыть один. Она пошла следом и увидела, как он рассыпает сахар под ёлками, а потом вместе с банкой исчезает в чаще.

«Ха, — подумала Мю. — Пытается успокоить свою совесть. Можно было бы сказать ему, что муравьи не едят сладкого. Этот сахар просто растает на мокрой земле. И что тех муравьёв, до которых я не дотянулась, совершенно не волнует вся эта история и они не нуждаются в утешении. Но мне лень. Пусть делает что хочет».

Следующие два дня мама с Муми-троллем занимались исключительно выщипыванием водорослей.

Дождь припустил с новой силой. Пятно на потолке росло, теперь с него капало — плимп-плимп-плимп — в маленькую кастрюлю и — клонк-клонк-клонк — в большую. Папа сидел наверху и с глубокой неприязнью смотрел на треснутое окно. Все папино воображение сворачивалось и усыхало, как только он начинал думать про окно. Надо просто заколотить его снаружи. Или приклеить изнутри кусок мешковины. Про мешковину подсказал Муми-тролль.

В конце концов папа так утомился, что лёг на пол и попытался увидеть вместо стекла только цвет — красивый изумрудный цвет. Стало получше, и спустя мгновение папе пришла в голову новая мысль. Если вырезать из мешковины широкую ленту, намазать её клеем, разбить зелёное стекло на множество изумрудных осколков и приклеить их… Папа заинтересованно присел.

А пока клей не застыл, можно посыпать изумруды мелким белым песочком. Или рисом. Белые рисинки — как жемчужины, много-много. Будет пояс из жемчуга и изумрудов.

Папа поднялся и стукнул молотком по стеклу. Потом осторожно потянул. Большой кусок выпал на пол и разбился. Папа набрал пригоршню осколков и принялся с величайшим терпением дробить их на красивые и ровные кусочки помельче.

К вечеру папа вылез из люка. Поясок был готов.

— Я примерял его на себя, — сказал он, — а потом укоротил. Тебе должен быть как раз.

Мама надела поясок через голову, он скользнул по её круглому животику и остановился ровно там, где и должен был.

— Просто невозможная красота, — проговорила мама. — В жизни ничего подобного не видела!