Туве Янссон - Папа и море

— Хорошо, — сказал Муми-тролль. — Я возьму спальный мешок и фонарь.

За окном плыл туман, и казалось, что комната плывёт вместе с ним.

— Надо немного синего, — сказала себе мама. Она дала жимолости прорасти сквозь окно на белую стену комнаты, где та раскрылась большим, старательно прорисованным цветком.

Следующей ночью мама проснулась перед рассветом от тишины вокруг маяка. Ветер вдруг перестал дуть — он часто делает так перед тем, как перемениться.

Она долго лежала и прислушивалась.

Издалека, из морской тьмы начал понемногу подниматься новый ветер. Мама слышала, как он приближается, он как будто ступал по воде, шума волн не было слышно — только ветер, и всё. Он равномерно усиливался и наконец достиг острова. Хлопнуло открытое окно.

Лёжа в кровати, мама почувствовала себя совсем маленькой. Она зарылась мордой в подушку и попробовала думать, например, о яблоне. Но вместо этого ей виделось одно лишь море с его ветрами, море, которое наступало на остров, едва гас свет, которое было повсюду, завладело и берегом, и островом, и домом. Ей казалось, что весь мир превратился в блестящую текучую воду, а комната медленно, сама по себе плывёт по этой воде.

Что, если остров оторвётся от своего корня и в один прекрасный день его прибьёт к берегу в родной долине? А вдруг он уплывёт ещё дальше и будет плавать много дней, пока не соскользнёт за край земли, как кофейная чашка с подноса…

«Мю бы это понравилось, — усмехнулась мама про себя. — Интересно, где она ночует? А Муми-тролль?.. Когда ты мама, нельзя всё бросить и уйти в ночь — а жаль! Мамам это так нужно». Она, как обычно, послала Муми-троллю нежный рассеянный привет. Муми-тролль — он тоже не спал на своей полянке — ощутил его и в ответ помахал ушами.

Ночь была безлунная и очень тёмная.

Никто не придал особого значения уходу Муми-тролля, и он сам не знал, рад он этому или разочарован.

Каждый вечер после чая мама зажигала на столе две свечи и отдавала Муми-троллю фонарь. И папа всегда напоминал:

— Только не разводи в лесу костёр и не забудь погасить фонарь, когда будешь ложиться спать.

Каждый раз одно и то же. Ничего-то они не понимают.

Муми-тролль прислушивался к новому ветру и думал: «Луна убывает. Теперь лошадки долго не будет».

Но и это ощущалось скорее как облегчение. Теперь все задушевные разговоры можно вести внутри своей головы. Можно вспоминать, какая лошадка красивая, и больше не злиться на Морру. Пусть смотрит на фонарь сколько влезет. Муми-тролль объявил себе, что ходит на берег с фонарём из чисто практических соображений. Иначе Морра притащится к маяку и заморозит мамины розы, и в конце концов её заметит вся семья, и всем придётся слушать её вой. Вот поэтому он и приходит, и ни для чего больше.

Муми-тролль каждую ночь ставил фонарь на песок и стоял рядом, зевая, давая Морре наглядеться.

Морра завела вокруг фонаря целый ритуал. Полюбовавшись им какое-то время, она начинала петь. То есть это, судя по всему, была песня. Какое-то гудение, высокий, пронзительный звук; казалось, он отдаётся в голове, внутри глаз, в животе. Одновременно Морра колыхалась вперёд-назад, медленно и тяжело, и взмахивала юбками, похожими на сухие сморщенные крылья летучей мыши. Морра танцевала!

Морра была ужасно довольна. Муми-троллю и самому стали почему-то важны эти нелепые ритуалы. И он намеревался их продолжать — а остров пусть себе делает что хочет.

Остров меж тем становился всё беспокойнее. Деревья перешёптывались и трепетали, по воронике длинными волнами пробегала дрожь. Песколюбка осыпа́лась и стелилась по земле, пытаясь вырваться с корнем и убежать. И как раз в эту ночь Муми-тролль увидел страшное.

Песок. Песок начал двигаться. Муми-тролль видел это совершенно ясно: песок убегал из-под Морры, испуганно посверкивая, струился из-под её танцующих лап, утаптывающих землю в лёд.

Муми-тролль схватил фонарь и бросился по тайному лазу в чащу. Он залез в спальник, застегнул молнию и попытался заснуть. Но как Муми-тролль ни зажмуривал глаза, перед ними всё так же стоял песок, осыпающийся, убегающий к воде.

На следующий день мама выкопала из твёрдой песчаной почвы четыре куста шиповника. Они с почти пугающим упорством протискивали свои корни сквозь камень, послушным ковром стелились по скале.

Мама решила, что яркие цветы шиповника отлично смотрятся на сером камне, но, видимо, не очень хорошо подумала, прежде чем высадить их в свой коричневый сад. В садике аккуратные ряды шиповника выглядели тревожно. Мама насыпала каждому по щепотке привезённой из дома земли, полила их и посидела рядышком.

И тут прибежал папа с потемневшими от волнения глазами:

— Чёрное озеро! Оно дышит! Пойдём скорее, я покажу!

Он повернулся и побежал обратно, мама вскочила и последовала за ним, ничего не понимая. Но папа сказал чистую правду.

Тёмная поверхность озера медленно вздымалась и опускалась, точно делая глубокий вдох. Озеро дышало.

Со скалы сбежала Мю:

— Ага, — сказала она. — Вот теперь начнётся. Остров оживает! Я давно это подозревала.

— Детские выдумки, — сказал папа. — Острова не оживают. Вот море — живое… Он замолчал и вдруг хлопнул себя по морде обеими лапами.

— Что такое? — спросила мама с тревогой.

— Не знаю, — ответил папа. — Я ещё не понял… У меня просто мелькнула мысль — и вот, вот, снова!

Он схватил тетрадь в коленкоровой обложке и отправился бродить по скале, сморщив лоб.

Мама с явным осуждением посмотрела на чёрное озеро.

— Мне кажется, — сказала она, — мне кажется, нам пора устроить хорошую большую прогулку. И обязательно захватить с собой корзину для пикника!

Она тут же отправилась к маяку собираться.

Сложив в корзинку всё необходимое для пикника, мама открыла окно и ударила в колокол. Она смотрела сверху, как все бегут к маяку, и не испытывала ни малейших угрызений совести, хотя и знала, что колокол — только для сигнала тревоги.

Папа и Муми-тролль стояли у подножия маяка, подняв морды, и похожи были, если смотреть сверху, на большие груши. Мама упёрлась лапами в подоконник и высунулась наружу.

— Без паники! — весело крикнула она. — Ничего не горит. Мы просто отправляемся на пикник, сейчас же.

— На пикник? — воскликнул папа. — Но как ты можешь…