Туве Янссон - Папа и море

— Это ты? — спросил он.

Лошадки подплыли поближе и ступили на берег, вода доходила им до колен.

— Это я! Это я! — ответили обе и расхохотались.

— Ты не спасёшь меня? — спросила одна. — Маленький толстенький морской огурец, ты ведь смотришь на мой портрет каждый день? Смотришь?

— Он не морской огурец, — укоризненно поправила вторая. — Он маленький гриб-дождевик, он обещал спасти меня, если поднимется ветер. Маленький гриб-дождевик, который ищет для мамы ракушки! Разве это не восхитительно? Восхитительно!

Жар подкатил к глазам.

Мама начищала подковку порошком. Муми-тролль помнил, что одна подкова блестит намного ярче остальных.

Но он понимал, что лошадки не выйдут из воды и он никогда не узнает, какая из них — его.

Лошадки плескались теперь в море. Муми-тролль слышал, как они смеются, смех звучал всё дальше, и вот уже только свист ветра разносился над берегом.

Муми-тролль прислонился к скале и посмотрел наверх. Он больше не мог думать о лошадке. Отныне он всякий раз видел двух лошадок сразу, двух смеющихся морских лошадок, совершенно одинаковых. Они только выбегали из моря и убегали обратно, от этого быстро устали глаза. Их становилось всё больше, больше, он уже не мог их сосчитать. Ему хотелось, чтобы его оставили в покое, хотелось спать.

Мамина настенная живопись становилась всё красивее. Мама добралась уже до двери. Она нарисовала большие зелёные яблони, усыпанные цветами и плодами, наронявшие яблок на лужайку. Розы росли повсюду — в основном садовые, с крупными красными цветами. Каждый куст обрамляли белые ракушки. Колодец был зелёным, дровяной сарай коричневым.

И однажды вечером, когда стену залил свет заходящего солнца, мама нарисовала угол веранды.

Папа зашёл внутрь и увидел его.

— А скалы ты не нарисуешь? — спросил он.

— Там нет скал, — рассеянно сказала мама. Она тщательно вырисовывала перила, их очень трудно было сделать ровными.

— А это горизонт? — продолжал папа.

Мама подняла глаза:

— Нет, это будет синяя веранда, — сказала она. — Там нет моря.

Папа долго смотрел, но ничего не сказал. Потом пошёл поставить чайник.

Когда он вернулся, мама нарисовала большое синее пятно, а на нём что-то невнятное, что, очевидно, должно было изображать лодку. Выглядело неубедительно.

— Знаешь, — сказал папа, — получилось не очень-то.

— Да, я представляла совсем по-другому, — печально согласилась мама.

— Представляла ты наверняка замечательно, — утешил папа. — Но мне кажется, лучше пусть это всё-таки будет веранда. Рисовать надо только то, что любишь.

С этого вечера мамина картина всё больше и больше напоминала Муми-долину. С перспективой были сложности, и иногда приходилось рисовать что-то не там, где оно было, а в другом месте. Например, печь и кусочки гостиной. Невозможно изобразить комнаты целиком — как нарисуешь больше одной стены за раз? А по-другому всё выглядит неестественно.

Лучше всего маме рисовалось перед заходом солнца — в комнате никого не было, и родная долина представала перед ней всё яснее.

В один из вечеров небо с западной стороны запылало самым красивым и мощным закатом, какой только маме доводилось видеть. Оно горело красным и оранжевым, розовым и неаполитански-жёлтым, облака разносили огненные краски над тёмным ветреным морем. Дул зюйд-вест, дул с угольно-чёрного, чётко очерченного горизонта прямо на остров.

Мама стояла на обеденном столе и рисовала суриком красные яблоки на ветках. Вот бы ей такие краски, как у заката, — подумать только, какие яблоки получились бы у неё, какие розы!

Пока она смотрела на небо, вечерняя заря прокралась по стене вверх, и вдруг ожили и засветились цветы в мамином саду. Сад распахнулся, вычищенная граблями дорожка, с её странной перспективой, выправилась и повела прямо к крыльцу. Мама положила лапу на ствол дерева — он был тёплым от солнца, и мама почувствовала, как на сирени распускаются цветы.

Вдруг над стеной с быстротой молнии пронеслась тень — что-то тёмное пролетело снаружи мимо окна. Большая чёрная птица кружила вокруг маяка, возникала по очереди во всех окнах: западном, южном, восточном, северном… Она кружила и кружила как сумасшедшая, протяжно, со свистом взмахивая крыльями.

«Мы окружены, — растерянно подумала мама. — Это магический круг, мне страшно. Я хочу домой… Хочу наконец домой с этого ужасного пустого острова, от этого злого моря…» Она обняла ствол яблони и закрыла глаза. Кора была шершавой и теплой. Морской гул стих. Мама ушла в свой сад.

Комната опустела. Банки с красками остались на столе, за окном продолжала свой танец одинокая качурка. Когда небо на западе погасло, она улетела в открытое море.

Настало время чая, и семейство собралось в доме.

— А где мама? — спросил Муми-тролль.

— Наверное, пошла за водой, — сказал папа. — Смотри, она нарисовала новое дерево.

Мама стояла за яблоней и смотрела, как они кипятят чай. Видно было не совсем чётко, будто сквозь воду. Мама не удивлялась случившемуся — она наконец-то вернулась в свой сад, где всё было на своём месте и росло как надо. Пару мест она нарисовала чуть-чуть неправильно, но это ничего. Она села в высокую траву и стала слушать кукушку, которая куковала где-то за рекой.

К тому времени, как закипел чайник, мама уже сладко спала, прильнув головой к яблоне.

В сумерках рыбак почувствовал, что скоро начнутся красивые волны. Он втащил лодку повыше на мыс, перевернул и привязал удочку. Потом заполз в свой цементный домик, свернулся серым сморщенным комочком и целиком отдался одиночеству.

Из всех ветров рыбак больше всего любил юго-западный, зюйд-вест. Тот уже набрал силу и не стихал на ночь. Осенью зюйд-вест может дуть неделями, волны в такие недели превращаются в длинные серые горы и катят прямо на остров.

Рыбак сидел в домике и смотрел, как нарастает волна. Как приятно ни о чём больше не переживать. Никто не задаёт вопросов, ничего не рассказывает, не надо никого и ничего жалеть. Есть только непостижимо, недостижимо огромные небо и море, струящиеся сверху и мимо, никогда не приносящие разочарования.

Уже почти стемнело, когда идиллию нарушил скатившийся по скале Муми-тролль. Он махал руками, шумел и наконец застучал в окно и крикнул, что его мама куда-то пропала. Рыбак с улыбкой покачал головой. Стекло было слишком толстое.

Муми-тролль покатился вместе с ветром дальше, прошлёпал по прибою обратно вдоль мыса и углубился в вереск продолжать поиски.