Туве Янссон - Опасное лето

Дети в песочнице смотрели и изумлялись всё больше и больше.

Наконец они решили, что Снусмумрик пришёл их спасти. Они вылезли из песочницы и окружили его.

— Идите домой, детки, — сказал Снусмумрик. — Идите куда хотите!

Но дети никуда не пошли, они облепили его со всех сторон. Когда была выкорчевана последняя табличка и Снусмумрик взял рюкзак, чтобы уходить, дети пристроились за ним.

— Брысь, — сказал Снусмумрик. — Домой, к маме!

— Может, у них нет мамы, — заметила малышка Мю.

— Но я совсем не умею обращаться с детьми! — в ужасе воскликнул Снусмумрик. — Я даже не знаю, люблю ли я детей!

— Зато они тебя полюбили, — засмеялась малышка Мю.

Снусмумрик поглядел на восхищённую притихшую толпу у своих ног.

— Вообще-то мне и тебя хватало, — сказал он Мю. — Ладно. Пошли. Боюсь только, ни к чему хорошему это не приведёт.

И Снусмумрик зашагал дальше по лугам в сопровождении двадцати четырёх маленьких серьёзных детёнышей, мрачно думая, что же он будет делать, если они проголодаются, промочат ноги или если у них вдруг заболят животы.

Праздничной ночью, в половине одиннадцатого, как раз когда Снусмумрик строил шалаш из еловых веток для своих двадцати четырёх детей, Муми-тролль и Снорочка стояли совсем в другой части леса и прислушивались.

Колокольчик, звонивший в тумане, умолк. Лес спал, и маленький домик печально смотрел на них чёрными окнами.

В домике сидела филифьонка и слушала, как тикают часы и уходит время. Иногда она выглядывала в окно, в светлую ночь, и колокольчик на кончике её колпака звенел всякий раз, когда она вставала. Обычно этот звук её немного бодрил, но сегодня вечером лишь ещё больше нагонял тоску. Филифьонка вздыхала, ходила взад-вперёд, садилась и снова вставала.

На столе стояли тарелки, три стакана и букетик цветов, а на плите томилась запеканка, почерневшая от долгого ожидания.

Филифьонка взглянула на часы, на гирлянды, развешанные над дверью, на своё отражение в зеркале, села и заплакала, облокотившись о стол. Шапочка съехала на нос, колокольчик снова звякнул (издав один-единственный печальный «динь»), и слёзы медленно закапали в пустую тарелку.

Быть филифьонкой не всегда просто.

И вдруг в дверь постучали.

Филифьонка взлетела со стула, быстро высморкалась и открыла.

— О, — разочарованно вымолвила она.

— С днём летнего солнцестояния! — поздравила её Снорочка.

— Спасибо, — в смятении отвечала Филифьонка. — Большое спасибо, как мило с вашей стороны. И вам — весёлого праздника.

— Мы хотели просто узнать, не видали ли вы здесь дом — точнее, театр? — спросил Муми-тролль.

— Театр? — удивлённо переспросила Филифьонка. — Вовсе даже нет, ничего подобного.

Возникла небольшая пауза.

— Что ж, тогда мы, наверное, пойдём, — сказал Муми-тролль.

Снорочка посмотрела на накрытый стол и на гирлянды над дверью.

— Желаю хорошо повеселиться, — любезно сказала она.

От этих слов лицо Филифьонки сморщилось, и она снова заплакала.

— Никакого веселья не будет! — всхлипнула она. — Запеканка стынет, цветы вянут, часы тикают, а никто не идёт. Они и в этом году не придут! У них нет никаких родственных чувств!

— Кто не придёт? — спросил Муми-тролль.

— Ну как же, дядя и его жена! — выкрикнула Филифьонка. — Я каждый год посылаю им пригласительные открытки, а они так ни разу и не пришли.

— А вы попробуйте пригласить кого-нибудь ещё, — предложил Муми-тролль.

— У меня больше нет родственников, — объяснила Филифьонка. — А ведь приглашать родню на праздничный ужин — это наш долг, не так ли?

— То есть вам это не доставляет никакого удовольствия? — уточнила Снорочка.

— Нет, конечно, — устало проговорила Филифьонка и села за стол. — И дядя, и его жена мне вовсе не симпатичны.

Муми-тролль и Снорочка сели с ней рядом.

— Может, им это тоже не в радость? — предположила Снорочка. — Не хотите лучше пригласить на ужин нас? Мы очень даже симпатичные.

— Вы серьёзно? — удивилась Филифьонка.

Видно было, что она напряжённо думает.

Вдруг кончик её шапочки начал медленно подниматься, и колокольчик радостно зазвенел.

— А может, — медленно проговорила она, — совсем не обязательно приглашать их сюда, если это никому из нас не доставляет удовольствия?

— Ну конечно! — сказала Снорочка.

— И никто не обидится, если остаток своей жизни я буду веселиться с теми, с кем хочу? Даже если они мне не родственники?

— Никто-никто не обидится, уж поверьте! — заверил её Муми-тролль.

Филифьонка просияла.

— Неужели всё так просто? — сказала она. — О, какое счастье! Это будет первый в моей жизни по-настоящему весёлый праздник — так давайте же веселиться! Умоляю вас, пусть и в моей жизни случится что-нибудь увлекательное!

Но этот вечер выдался куда более увлекательным, чем могла себе представить Филифьонка.

— За папу и маму! — сказал Муми-тролль и осушил свой бокал.

(В эту самую минуту на борту театра Муми-папа, глядя в темноту, поднимал тост в честь своего сына. «За возвращение Муми-тролля, — торжественно провозгласил он. — За Снорочку и малышку Мю!»)

Все были сыты и довольны.

— А теперь мы разожжём костёр, — сказала Филифьонка.

Она потушила лампу и сунула в карман спички.

Небо на улице было ещё светлое, и на земле можно было разглядеть каждую травинку. За верхушками елей, там, куда ненадолго зашло солнце, в ожидании следующего дня повисла красная полоска света.

Они прошли через притихший лес и вскоре оказались на прибрежных лугах, где ночной свет был ярче.

— Как странно сегодня пахнут цветы, — сказала Филифьонка.

Вдоль земли слабо тянуло палёной резиной. Трава искрилась и потрескивала от электричества.

— Пахнет хаттифнатами, — удивлённо сказал Муми-тролль. — Я думал, в это время года они плавают по морям…

Вдруг Снорочка обо что-то споткнулась.

— «Не прыгать», — прочла она. — Какая глупость! Смотрите, здесь полно табличек, которые никому больше не нужны.

— Как прекрасно! Значит, всё можно! — воскликнула Филифьонка. — Какая ночь! Давайте сожжём все эти таблички? Давайте сложим из них праздничный костёр и будем плясать вокруг, пока он не прогорит?!

Праздничный костёр горел. Пламя, рыча, накинулось на таблички «Не петь», «Не рвать цветы» и «На траве не сидеть»…

Оно весело трещало на больших чёрных буквах, и фонтаны искр взмывали в бледное ночное небо. Густые клубы дыма уплывали вдаль и повисали над лугами, как белые ковры. Филифьонка пела. Она приплясывала вокруг костра на своих тоненьких ножках, вороша веткой пламенеющие угли.