Феликс Зальтен - Дети Бемби

— И все-таки, сынок, это изобилие. Ты еще об этом не раз вспомнишь.

Гурри не теряла бодрости:

— Если это не самое главное, брат, а вкусно или нет — тем более. Надо выстоять, мой дорогой, выстоять!

— Правильно, выстоять! — подтвердила мать. — Для нас все еще только начинается.

К дождю добавилась буря. Дождь скоро прекратился, но буря стегала лес холодным, бешеным, дыханием. Последние листья носились вокруг, словно у них были неотложные дела. Может быть, они хотели поймать друг друга.

— Мне холодно, — не переставал плакаться Гено.

— Не надо бояться небольшого ветерка, — говорила ему Гурри. — По крайней мере мы высохнем.

— Ты не скоро согреешься, Гено, — сказала Фалина.

— Не пугай его, мама, — попросила Гурри, — ему надо привыкнуть.

— Привыкнуть! — перебил Гено. — К такому нельзя привыкнуть.

— Если ты уже с самого начала упадешь духом, дорогой брат, для тебя все станет просто невыносимым. Немного желания, немного терпения, немного решимости, капелька надежды в придачу, и самое плохое покажется тебе меньшим злом. Ты поверишь в свои силы, станешь терпеливым и, прежде чем успеешь о чем-либо подумать или напрасно погоревать, уже привыкнешь к самому плохому.

— Дети, — Фалина хотела подбодрить Гено, — не забывайте, у вас ведь есть зимняя одежда.

Теперь Гено заметил, что у матери и сестры не блестящие яркие шубки, а толстый бледно-серого цвета мех, отчего они сливаются с голой землей. На это он раньше не обращал внимания. Гено повернул голову, потрогал бок, ощутил плотный мех, увидел, какого он цвета, и ему стало легче.

— И все равно мне холодно, — сказал он упрямо, но уже не таким жалким голосом.

Снова появилось солнце, правда, не слишком жаркое, но все обсохли и немного согрелись. Небо освободилось от облаков, оно не было бездонно-синим, как летом, но сияло, хотя не так ярко. Несмотря на недостаток пищи, жизнь стала легче. Все радовались приятной солнечной погоде.

— Ну, — сказал высокий дуб хилому, деревцу, которое все лето простояло в тени, — теперь у тебя нет никаких оснований жаловаться, милый друг.

— Никакой я тебе не друг! — отозвался хиляк.

— Я никак не могу понять, отчего ты меня так невзлюбил.

— Невзлюбил. Это ты правильно сказал.

— Объясни мне все-таки…

— Что тут объяснять? Ты знаешь, как я страдаю! И насмехаешься надо мной!

— Но теперь у тебя есть солнце, воздух и свет! Все, о чем ты всегда мечтал!.

Хиляк проскрипел:

— Я же говорил, что ты насмехаешься надо мной!

— Ни в коем случае, — возразил высокий дуб. — Я сбросил все листья только для того, чтобы исполнить твое желание.

— Только ради меня? Ну не издевательство ли это? Ты должен их сбросить, твои листья! Должен! Каждое дерево стоит сейчас без листьев. Каждое! Добровольно, ради меня, ты бы этого никогда не сделал, ты — эгоист!

— А ты сам разве не эгоист, раз упрекаешь меня?

— Разве! Между нами большая разница! — возразил хиляк.

— Я чахну здесь, в твоей тени.

— Теперь у тебя полно солнца! Я повторяю это! Теперь у тебя есть все возможности…

— Теперь, теперь! Не морочь мне голову! Теперь! Что мне теперь делать с этим бледным солнцем? Разве оно оживит меня? Даст мне силы? Разве поможет оно мне стать таким сильным и высоким, как ты?

— Я не виноват.

Хиляк с яростью напал на него:

— А кто виноват? Кто? Только ты! И никто другой! Молчи! И дай мне оказать! Под землей твои корни крадут у меня питательные соки, а твоя роскошная крона крадет у меня свет, задерживает мой рост. Ты все делаешь для того, чтобы я худел! Ты давишь меня! Без жалости! Без стыда!

— Потому что я появился на свет раньше тебя, — ответил высокий дуб. — Я стою, где стоял и нет у меня злых намерений. Я подчиняюсь закону природы!

— Несправедливый, страшный закон! Я не верю в такой закон!

— Не веришь? Тогда стань другим, если можешь.

Высокий дуб гордо и спокойно покачал ветвями.

— Не я изменю этот закон, не я! — возразил хиляк, — но в один прекрасный день станет ясно, что твой закон ничего не стоит. Настанет день, когда все деревья в лесу получат солнца и чистого воздуха поровну!

— Очень интересно!

— К этому времени тебя уже давно не будет на свете. Подумай о надменном тополе! Какие глупости он проповедовал!..

— Это были не глупости, — проговорил дуб.

— Сразу же после этого его убила молния! — торжествовало маленькое дерево.

— Случай, который ничего не доказывает. Кроме одного: у больших деревьев большие заботы, большие деревья больше страдают. Очень часто от моего тела отламывают толстые ветви! Я все время должен бояться молнии! — Высокий дуб продолжал умильным голосом: — Давай ладить друг с другом, раз уж нам суждено жить рядом. Ведь мы братья! Не забывай об этом.

— Красиво говоришь, брат, — насмешливо сказало бедное деревце, — может быть, я думал бы точно так же, будь я таким же большим и могучим, как ты. Для этого у меня есть все основания! Я честолюбив, у меня есть склонность к самоусовершенствованию, способности прекрасно развиваться! Но ты давишь меня, душишь, ты, со своим братством!

— Не о чем мне с тобой больше разговаривать, — сказал высокий дуб.

Некоторое время все молчали.

— Послушай-ка теперь меня, — сказал крохотный кустик лесного ореха, который бедствовал, прижавшись к стволу хиляка.

Он беспомощно тянул кверху две тощих веточки.

— К кому ты, собственно говоря, обращаешься? — спросил хиляк.

— К тебе! — ответил кустик. — К кому же еще! Ты давишь меня. Ты еще хуже, чем твой старший брат, которого ты так обвиняешь! Ты высасываешь из меня все соки! Ты отравляешь мне жизнь!

— На кого наскакиваешь? — проворчал дубок, — ты, жалкий карапуз!

— Сам карапуз! — ответил ореховый кустик. — Сам ты жалкий.

— Только подумать, какая наглость! — возмутился хиляк. — как ты вообще смеешь со мной разговаривать?

— Разве ты сам не заговорил с высоким дубом? Он еще с тобой великодушно обращался. Поэтому и ты изволь…

— Это совсем другое дело! — перебило его деревце. — Ты-то ничтожество!

— По чьей вине я ничтожество? Только по твоей! Ты говоришь, что тебя давят. Может быть, ты и прав. Я такой же, как и ты, только меня давят еще больше. Мы должны держаться друг друга, мы, которых ущемляют!

— Держаться друг друга? Мне держаться тебя? Для этого надо быть идиотом!

Лесной орех невозмутимо продолжал:

— Это не идиотизм сочувствовать моим бедам!

— Твои беды! — презрительно оказал хиляк, — да тебе никогда не стать деревом, ты, убогий!

— Деревом, конечно, нет! Я им и не хочу быть! Но из меня мог бы вырасти великолепный куст! Широкий и густой! Посмотри на других, которые счастливее меня! Ни один орешек не зреет на мне, потому что ты загораживаешь мне солнце!