Каюм Насыри - Повесть об Абу-Али-сине

Но мольбы и слезы были напрасными — оба субаша попали в руки палачей, и несчастных повели на казнь.

Глашатаи громко оповещали горожан по всем улицам о предстоящей казни. Дурная весть летит птицей. Услышал печальную новость и халвафруш. Страшное горе охватило его душу, кровавыми слезами заплакал он: «О безмерное несчастье! Из-за меня, глупого халвафруша, погибнет мудрейший из мудрых!» Тем временем горожане стекались из всех уголков большого города на площадь, где должна была состояться казнь великого грешника.

Абу-али-сина, убедившись, что казни не избежать, прочитал одно из заклинаний и принял образ главного палача, а главного палача превратил в субаша.

Главный палач, приняв образ субаша, стал кричать громким голосом:

— Помогите, не казните, я не субаш! Но Абу-али-сина приказал:

— Не давайте орать этому негодяю! Вешайте их скорее!

И обоих повесили.

Подошел Абу-али-сина к падишаху, поклонился:

— О великий падишах, исполнена твоя воля!

А сам в образе главного палача сделал вид, что уходит с площади. Но не ушел Абу-али-сина, а, прошептав волшебное слово, стал невидимым и подошел вместе с толпою к повешенным. И увидели люди, что один из повешенных — субаш, а другой — главный палач. А дервиша, которого хотел казнить падишах, нет и в помине. Поразились происшедшему чуду горожане. Несказанно обрадовался халвафруш, догадавшись, что Абу-али-сина остался жив. «Слава аллаху!» — вознес он к небу молитву, а в это время незаметно к нему подошел Абу-али-сина и дал знать о себе. Они радостно поприветствовали друг друга и, став невидимыми, оба исчезли из толпы.

Узнал и падишах, что повешены его субаш и главный палач, а не дервиш, узнал в те минуты, когда благодарил аллаха за избавление от душевных мук. В гневе падишах стал жевать свою бороду и даже не поверил случившемуся.

— Проверьте, — приказал он слугам, — еще раз проверьте! Неужели повешены субаш и главный палач и нет среди повешенных дервиша, которого мы ищем? Неужели невинные повешены, а колдун снова ускользнул из наших рук?

Подтвердили слуги, что повешены субаш и главный палач.

Обратил падишах свой гнев на казыя: — Безмозглый судья! Ты виноват в смерти моих верных слуг, на тебе — кровь невинных, горе детей их — на твоей совести, да будет вечно мучиться твоя душа!

Казый молча склонил голову. Не ведал он, что Абу-али-сина внушил ему его решение.

Сам же Абу-али-сина вместе с халвафрушем шел домой, вспоминая все пережитое за прошедший нелегкий день.

Словом, все осталось по-прежнему. Халвафруш с помощью Абу-али-сины каждый вечер принимал в своем доме прекрасную дочь падишаха, и до утра они утешались любовью.

Но однажды халвафруш стал просить Абу-али-сину научить его великой премудрости делаться невидимым, чтобы самому посещать дворец.

Возразил Абу-али-сина;

— Нельзя тебе быть невидимым, ибо, не зная, как должен вести себя невидимый, ты можешь попасть в непоправимую беду.

Как ни просил его халвафруш, Абу-али-сина отвечая ему отказом. Перешел тогда халвафруш от просьб к мольбе — он рыдал на груди Абу-али-сины, целовал землю возле его ног:

— О мой великий учитель! Почему ты не хочешь научить меня тому, чем сам владеешь? Если я противен тебе, может быть, мне лучше покинуть этот город?

— Нет, мой дорогой, ведь овладеть волшебной силой — это еще далеко не все, надо уметь ею пользоваться. А ты можешь употребить свои знания во вред себе и оказаться в очень затруднительном и даже безвыходном положении. Вот чего я боюсь.

— О мой учитель, так мало прошу я у вас — всего одну каплю из моря, маленький лучик огромного солнца, и вы отказываете мне. Неужели, любя меня, вы не хотите, чтобы я хоть чуть-чуть стал мудрее?..

Настойчивость халвафруша не знала границ, и Абу-али-сине, который любил юношу и ценил его привязанность к себе, ничего не оставалось, как выполнить его просьбу. Немало уроков дал учитель своему ученику, пока убедился, что тот усвоил трудную науку становиться невидимым. И разрешил Абу-али-сина халвафрушу посещать по вечерам возлюбленную во дворце.

Но халвафруш так стосковался по любимой, что не захотел ждать ночи, а пожелал увидеть ее днем. Он нанес на глаза волшебную сурьму, посмотрел в зеркало и не увидел своего отражения. Халвафруш вышел из дома и на улице нечаянно задел прохожего. Почувствовав толчок, но никого не увидев, бедняга испуганно воскликнул: «Бисмилла!» и спрятался в подворотне. Халвафруш улыбнулся и продолжал свой путь. Он минул ворота дворца, вошел внутрь и, никем незамеченный, вошел в покои дочери падишаха. Халвафруш беспрепятственно любовался красотой своей возлюбленной, а она даже не подозревала о его присутствии. Служанки расстелили скатерть, уставили ее яствами. Халвафруш почувствовал, что ему тоже хочется есть, и стал есть вместе со всеми.

Служанки, увидев, как еда стала исчезать в воздухе, перепугались, бросили ложки и от страха закрыли глаза. Понял халвафруш, что хоть сам он невидим, но еда-то видна, и отодвинулся подальше. Открыли глаза служанки, видят; еда на месте. «Видно, показалось», — подумала каждая. Ничего не сказав друг другу, покинули служанки покои госпожи своей, и остался халвафруш наедине с прекрасной дочерью падишаха. «Будет ли момент удобнее?» — подумал юноша и обнял девушку. Она же едва не вскрикнула от неожиданности и испуга, но халвафруш, заговорив, дал о себе знать:

— Не бойся, любимая, я не чужой тебе человек. Сердце мое не выдержало разлуки, и я пришел к тебе.

Девушка узнала голос халвафруша.

— О мой любимый, — сказала она, — властелин моего сердца. До последнего дня ты скрывал от меня, что ты джин. Но теперь-то я вижу, что ты все же действительно джин…

— О самая стройная дочь Востока, моя госпожа, моя повелительница. Все-таки я не джин, поверь мне. Мой учитель, тот самый дервиш, которого ты видела, научил меня, как можно стать невидимым. Вот я и воспользовался его наукой и пришел во дворец никем не замеченный.

Удивилась дочь падишаха и подумала про себя: «О, аллах, что-то еще ожидает меня. Раньше он переносил меня в свой дом, и я бессильна была что-либо сделать. Теперь он сам пришел ко мне во дворец. Он не знает никаких преград. Значит, он все-таки джин».

Но она не высказала вслух своих беспокойных мыслей и решила подождать.

До вечерней молитвы оставался халвафруш возле любимой. А потом он вернулся домой и застал там сидящего в задумчивости Абу-али-сину.

— Где ты был? — спросил Абу-али-сина юношу.

— Гулял по улицам, а теперь вернулся…

— Что ж, — улыбнулся Абу-али-сина. — Уж не на улице ли ты обнимал и целовал свою возлюбленную? И уж, наверное, не подумал, что я тут один и что мне скучно без тебя?

— Извини меня, учитель, — раскаялся халвафруш, — сердце мое не выдержало ожидания.