Фольклор - Японские народные сказки

Недолго думая, он развязал узелок, открыл корзинку и увидел, что она пустая, только крошки были на дне.

– Эй, служка, ты всё съел? – сердито крикнул настоятель.

Служка прибежал, посмотрел на пустую корзинку и притворился, что очень удивлён.

– Вот чудеса! Никогда бы не поверил! – сказал он и показал на статую Амида. – Смотрите, отец настоятель, видно, Амида решил, что этот узелок принесли ему, и всё съел. Видите, у него и крошки на губах остались.

Настоятель тоже посмотрел на статую и рассердился:

– Это ты съел мои лепёшки? Вот скверный идол!

И он в гневе ударил медную статую посохом по голове.

Статуя зазвонила: бо-о-он, бо-о-он… А настоятелю показалось, что статуя говорит: «Он… он…»

Настоятель снова накинулся на служку:

– Слышишь, Амида говорит: «Он, он». Значит, это ты съел! Что ж ты отпираешься?

Служка пожал плечами:

– Так он вам сразу и признается! Надо его пугнуть как следует. Погодите, я его заставлю говорить!

Служка сбегал за чайником с кипятком и стал лить кипяток на голову Амида и приговаривать:

– Ну что, правду я сказал? Было это или не было?

Вода потекла с головы статуи на пол и забулькала: буль-буль-буль…

– Вот видите, отец настоятель, – сказал служка, – вот он и признаётся: «Было, было, было».

Настоятель покачал головой и пошёл спать голодный.

Однажды во время сильного дождя настоятель куда-то ушёл, а служка остался дома один. Вдруг в дверь постучался крестьянин: дождь застал его в пути и он сильно промок. Крестьянин попросил одолжить зонтик, потому что ему нужно было далеко идти.

Служка вынес новый зонтик настоятеля, только что купленный в городе. Крестьянин поблагодарил, взял зонтик и ушёл. Вечером настоятель вернулся домой и, как всегда, спросил, не заходил ли кто-нибудь, пока его не было дома.

– Да, был один крестьянин, попросил меня одолжить ему зонтик.

– И ты дал?

– Да, я ему дал ваш зонтик.

– Зачем же это ты сделал? – рассердился скупой настоятель. – Надо было не давать.

– Как же я мог не дать, когда шёл такой сильный дождь!

– А ты бы сказал, что зонтик сломан! Стоял, мол, вчера долго на солнце, рёбра у него рассохлись, обтяжка лопнула, его и бросили в чулан.

– В другой раз буду знать, – ответил служка.

Через несколько дней пришёл с просьбой другой крестьянин. Настоятель был в это время в храме, а служка возился на дворе.

Вот крестьянин и обратился прямо к служке:

– Погода стоит сегодня хорошая. Надо бы мне съездить за горы к дочери, да лошадь моя захромала. Не даст ли мне настоятель на денёк свою лошадь?

– Нет, – ответил служка, – не даст. Он говорит, что лошадь, мол, вчера долго стояла на солнце, рёбра у неё рассохлись, обтяжка лопнула, вот её и бросили в чулан.

Удивился крестьянин, покачал головой и ушёл.

А настоятель, сидя в храме, слышал весь этот разговор. И как только крестьянин ушёл, он выбежал на двор и стал бранить служку:

– Что за глупости ты говоришь! Лошадь не зонтик. Надо было сказать, что лошадь, мол, вчера объелась белены, скакала весь день как бешеная, отбила себе все ноги и теперь дрыхнет в конюшне.

– Хорошо! – ответил служка. – В следующий раз буду знать.

Через несколько дней в деревне умер один богач. Родные умершего пришли звать настоятеля. Встретили они служку на дворе и говорят:

– У нас в доме покойник. Не может ли настоятель прийти к нам отслужить заупокойную службу?

– Нет, – ответил служка, – не может. Настоятель вчера объелся белены, весь день скакал как бешеный, отбил себе все ноги и теперь дрыхнет в конюшне.

– Ну, такого настоятеля нам не надо! – ответили родственники умершего и ушли прочь.

На самом севере Японии, на острове Хоккайдо, в деревне Инаги, жил крестьянин Гомбэй. Не было у него ни отца, ни матери, ни жены, ни детей. И земли у него не было. Жил он один на самом краю деревни, в маленькой избушке, а промышлял охотой на диких уток.

Каждый день Гомбэй поднимался до зари, шёл к большому озеру неподалёку от деревни, расставлял ивовые силки и долго-долго стоял у воды, подстерегая уток. За день ему удавалось поймать когда трёх, а когда двух уток. Бывало, что в силки к нему попадала всего одна утка, а то и вовсе ни одной.

Вот как-то ранней весной Гомбэй три дня подряд приносил домой только по одной утке.

На третий вечер, возвращаясь с охоты, он стал думать: «Ставлю я каждый день по три силка, просиживаю у озера с зари до зари, а ловлю всего-навсего по одной утке в день. Вот и завтра мне опять придётся встать ни свет ни заря, а потом весь день мёрзнуть на берегу. А что, если бы я поставил на озере сто силков? Наловил бы я тогда сразу столько уток, что мог бы целый месяц сидеть дома и греться у печки».

На другое утро Гомбэй никуда не пошёл, а сел плести из ивовых прутьев силки. Сплёл сто силков, расставил их на озере, а сам на ночь ушёл спать. Всю ночь ему снился один и тот же сон: будто со всего света слетаются утки и садятся прямо в его силки. Проснулся Гомбэй среди ночи, быстро оделся и побежал к озеру. Прибегает на берег, а никаких уток на озере нет. Как стояли силки с вечера, так и стоят. Все силки связаны верёвкой, а конец верёвки обмотан вокруг дерева.

Гомбэй оглядел силки и притаился на берегу у дерева.

Понемногу стало светать. И вдруг откуда-то в самом деле налетело многомного уток. Покружились они всей стаей над озером, а потом на воду села одна утка, за ней другая, третья, четвёртая. И как только садилась утка на воду, так прямо и попадала в силки Гомбэя.

Скоро во всех силках было по утке. Только один силок ещё оставался пустым, а над озером летала последняя утка. Тут Гомбэй отвязал от дерева конец верёвки и стал медленно наматывать её себе на руку. Ему жаль было вытаскивать силки, пока хоть один силок оставался пустым.

«Ещё бы одну утку поймать – и у меня будет целых сто. Тогда я и вытащу силки».

А тем временем уже совсем рассвело и взошло солнце. Когда оно показалось из-за гребня гор, яркие лучи его упали на озеро, и вода в озере заблестела, засверкала. Утки на воде встрепенулись, замахали крыльями, и все девяносто девять с силками на ногах поднялись над озером. Гомбэй крепко натянул верёвку. Но утки были сильнее его: их ведь было девяносто девять. Они поднимались всё выше, а с ними вместе уходила верёвка. Уже не Гомбэй тянул верёвку, а верёвка тянула Гомбэя. И вот он отделился от земли и поднялся в воздух. Чем выше летели утки, тем выше поднимался и Гомбэй. Он висел на конце верёвки и крепко держался за неё обеими руками. Озеро осталось далеко внизу. Гомбэй только жмурился: он боялся посмотреть вниз. А утки летели всё выше, всё дальше, пролетели над озером, над деревней, над лесом, взвились над горой. И вдруг верёвка, на которой висел Гомбэй, оборвалась. Утки улетели дальше, а Гомбэй повис в воздухе. Сердце у него замерло от страха.