Мирзакарим Норбеков - Шухлик, или Путешествие к пупку Земли

– Око за око и зуб за зуб – это полная чепуха, – бормотал он, обращаясь к уже озябшим Жону и Дилу. – Вы только представьте, ребята, что получается, когда выдирают зуб или выбивают глаз! Дырка – пустота и чернота! Ну, выдерем ещё один зуб, выбьем ещё глаз – только увеличим пустоту и черноту в мире! Тьму нельзя победить тьмой!

Шухлик слушал вполуха.

Уже настала долгая ледяная ночь, и множество огромных звёзд сияли так близко, что, того и гляди, сбившись с дороги, окажешься на небесах.

Созвездие Крылатой ослицы Ок-Тавы указывало копытом направление, а чувство Чу – наилучший путь. Но Шухлик с утконосами наверняка бы околели под звёздами в стылой ночи, кабы не джинн Малай.

Красный осёл раздувал в себе чистое пламя и становился похож на жаркую печку-буржуйку. Хоть парься рядом с ним, как в бане!

Утконосов пришлось везти Шухлику, иначе бы испеклись на спине родителя. Они были близнецами – не отличишь! Только у Жона характер скверноватый – задиристый и занозистый.

Сидя на рыжем ослике, чего только не вытворял! То принимался жевать плоским клювом его ухо, то щёлкал перепончатой лапой по лбу, точно меж глаз, то пришпоривал, всаживая коготки в бока, то норовил столкнуть братца Дила, когда тот безмятежно спал. Шухлик на месте родителя давно бы надавал Жону тумаков. Однако Малай только посмеивался, глядя на эти выходки.

– Какой шустрый парнишка! Весь в моего брата-шайтана!

Рыжий ослик скакал вперёд, размышляя, как утихомирить этого окаянного шайтана по имени Яшин. Ведь даже если найти и завязать пупок Земли, шайтан из подлости обязательно вновь развяжет…

Лабиринт затылочников увёл их так далеко от страны Чашма, что впору было лететь со сверхсветовой скоростью. Да уж какие там полёты, когда джинн все силы израсходовал на обогрев студёного пространства! И всё же, миновав четыре широты и три с половиной климата, они достигли экватора, или уравнителя, делящего Землю пополам.

Дня через три, когда луна начала улыбаться, приняв имя Бедр-Басим, послышалась песня соловья.

– Если буль-буль поёт – мы у цели! – обрадовался Малай.

Они перешли вброд жёлтую, вялую речку. Её древнее грозное имя Стикс давно уже обмелело, заилилось, подравнялось и стихло, превратясь в какое-то болотное Тих-тих, как будто река из последних сил отсчитывала своё время – тик-тик-тик…

Перед ними открылась обширная зелёная равнина. Очень ровная. Без гор, холмов, долин и оврагов. Без единой кочки или ямки, как хорошее поле для игры в мяч.

Бегая кругами и тормоша утконосов, Малай восклицал.

– Страна Чашма! Родник неведения! Источник нашей жизни! Глаз отдыхает – ни одной загвоздки!

Их встретили юноши-гулямы – местные стражники. Статные, осанистые, одного роста и толщины. Лица правильные. Прямые рты, носы и ноги. Словом, все одинаковые. Как говорится, равновидной внешности.

– Кто вы, гарибы-чужеземцы? – спросили они достаточно равнодушно, будто и не стражники, а простые гулёны, слонявшиеся без дела. – Из людей или из джиннов?

Известно, что порядочный джинн – существо бездымного огня. В отличие от нечистых шайтанов, которые коптят, как старые керосинки. О людях и говорить нечего – всё понятно.

Если два утконоса могли бы сойти, пожалуй, за беспородных ифритов, то Шухлик решительно не знал, за кого себя выдать, и нервничал, как начинающий шпион.

В другой бы стране его уже схватили, потащили в кутузку, но здешние стражники, чихнув хором, отправились по грибы.

– Напрасно тревожился! – сказал Малай. – Им всё равно, кто ты такой! У нас вообще не разбираются в породах и не понимают собственной натуры. Мы не ведаем, когда родились и кто наши предки. Знаем только, что все равны – джинны, шайтаны, ифриты, мариды и горные гули! Главное, равновесие – на километр добра приходится ровно столько же зла…

Шухлик заметил, что ветра вовсе нет и деревья не качаются. Никакого волнения и беспокойства! Полный штиль – душевный и природный.

Как объяснил Малай, тут круглый год весна. День равен ночи. А длина – не только ширине и высоте, но и весу. Что метр, что килограмм – одно и то же! И весы не нужны. Пуд муки, например, уравновешивается грецким орехом, или бревном, или копейкой, или тремя пудами золота.

Всё всему равно. Младенец – старику, лошадь – корове, а мышь – слону и кошке.

– Честное слово! – таращил глаза Малай. – Чтоб мне лопнуть, если вру! Хотя, прошу прощения, у нас даже при большом желании не лопнешь. И не упадёшь, поскольку равные силы поддерживают…

В общем, тут было безразличное равновесие, как у шара на плоскости. Катись, куда хочешь, а равновесия не потеряешь!

Именно таким образом Шухлик прикатился на двор здешнего халифа, где встретили его важно и поселили среди такой роскоши, которой он отродясь не видывал.

У мамы-ослицы, пожалуй, не хватило бы воображения, чтобы устроить эдакое в их саду Шифо.

Дворец был сложен из золотых кирпичей. Полы выстелены прозрачными изумрудами. Чистейшими сапфирами укрыт потолок. Стены так ловко одеты жемчугом, что, казалось, по ним непрерывно бежит вода. Повсюду ковры, затканные цветным шёлком.

И множество ваз, кувшинов, чаш, кубков, огромных фужеров, горшков и котелков, на которых сияли драгоценными камнями цифры, будто даты рождения и смерти на могильных камнях. Шухлик выяснил, что в них сидели по многу веков знаменитые джинны, шайтаны и прочие мариды.

Странно, что всё во дворце было слегка перекошенное. Впрочем, равноперекошенное.

В саду, подстриженном бобриком, равномерно, не спеша, струились ручьи и арыки. Бродили парами косоватые обезьяны, кролики, собаки, священные гуси и коровы – одна из них оказалась дальней родственницей тётки Сигир.

В перламутровых клетках пели и просто болтали редчайшие птицы, тоже косые. Дрессированные говорящие воробьи без умолку рассказывали легенды о подвигах джиннов и шайтанов.

В рубиновых бассейнах тихо плавали маленькие, едва ли больше атлантической селёдки, русалки и странные рыбы о двух головах, спереди и сзади. Невиданные алмазные звери двигались по саду за солнцем, с восхода до заката, и пасти их, как фонтаны, извергали время неведения.

Шухлика эти прелести мало тронули. Может, и красиво, но как-то не волнует. Когда всё в равновесии и равнодушии, трудно разобраться, что хорошо и что плохо. Не понимаешь, кто красив, а кто уродлив, кто добр, кто зол, кто худой, а кто толстый. Все какие-то неведомые – безучастные и безразличные.