Сельма Лагерлёф - Путешествие Нильса с дикими гусями

– Если белый гусь останется в стае, то за него нечего опасаться, – успокоила Нильса Акка. – Тебе, наверное, хочется посмотреть, что делается дома. Да и помощь им не помешает.

– Правда ваша, матушка Акка. Как я об этом раньше не подумал! – воскликнул Нильс.

Тотчас же они отправились в путь, и вскоре гусыня подлетела к каменной ограде, окружавшей хозяйство Хольгера Нильссона.

– Удивительно! Всё здесь осталось по-прежнему! – Нильс влез на ограду, чтобы оглядеться. – Мне кажется, только вчера я сидел здесь и наблюдал, как вы пролетали.

– У твоего отца есть ружьё? – неожиданно спросила Акка.

– Ещё бы! Из-за ружья-то я и остался дома и не пошёл тогда, в воскресенье, в церковь.

– В таком случае мне не стоит здесь оставаться. Лучше завтра пораньше встретимся на берегу, а сегодня переночуй дома.

– Нет, не улетайте, матушка Акка! – заволновался мальчик и быстро спрыгнул на землю. У него было смутное предчувствие, что с ним или с гусыней что-то случится и они больше не увидятся. – Честно говоря, я огорчён, что не могу вернуть себе прежний облик, но всё-таки ничуть не жалею, что весной присоединился к вам. За то, что мне посчастливилось совершить это необыкновенное путешествие, я даже готов навсегда остаться таким, как есть!

Акка, прежде чем ответить, глубоко вздохнула:

– Мне нужно поговорить с тобой об одном деле, но поскольку ты не хочешь ночевать дома, нет нужды и торопиться.

– Вы знаете, что я на всё готов ради вас, – заверил её мальчик.

– Если ты и вправду научился от нас чему-то хорошему, Мальчик-с-пальчик, то, может, теперь не считаешь, что всем должны владеть люди? – торжественно начала Акка. – В вашем распоряжении вся земля, и можно было бы оставить немного места – пустынные шхеры, мелководные озёра и болота, неприступные скалы и глухие леса – для нас, птиц и зверей, где мы могли бы жить в мире и в покое. Всю жизнь за мной гонялись и на меня охотились. Хорошо было бы иметь где-нибудь тихий приют для таких, как я.

– Я был бы рад помочь вам, но у меня никогда не будет власти среди людей.

– Мы стоим здесь и разговариваем так, словно никогда больше не увидимся, – перебила его Акка, – а между тем завтра опять встретимся. Ну а теперь я должна возвратиться к своим.

Она взмахнула было крыльями, но помедлила, несколько раз погладила мальчика клювом и только тогда улетела.

Хотя дело происходило днём, во дворе не было ни души и мальчик свободно мог пройти куда вздумается. Он направился в хлев, зная, что коровы всё расскажут в подробностях. Только сейчас там царило уныние: весной было три коровы, а теперь осталась одна, Тучка, которая стояла с низко опущенной головой и почти не прикасалась к корму.

– Здравствуй, Тучка! – крикнул мальчик и без малейшего страха запрыгнул в стойло. – Что поделывают отец и мать? Как поживают кошка, гуси и куры?

Признав Нильса по голосу, корова отступила и как будто хотела его боднуть, но, поскольку уже не была такой строптивой, как раньше, внимательно посмотрела на него, прежде чем прогнать. Он хоть и остался таким же маленьким, каким был в тот день, когда улетел с гусями, и одежда та же, но что-то в нём изменилось. У прежнего Нильса Хольгерссона была тяжёлая, медлительная походка, тягучий голос и сонные глаза, а этот казался смелым и гордым и, несмотря на маленький рост, внушал уважение, пусть и выглядел не особенно весёлым, на него было приятно взглянуть.

– Му-у! Я слышала, что ты очень изменился, но не могла этому поверить. Добро пожаловать, Нильс Хольгерссон, добро пожаловать! Это первая радость, которая мне выпала за долгое время.

– Спасибо тебе, – обрадовался мальчик. – Ну, как вы тут? Как отец с матерью?

– После того как ты исчез, они, кроме горя, ничего не видали. Лошадь, за которую твой отец отдал немалые деньги, всё лето простояла здесь в хлеву, ни на что не годная. Хозяин не хочет её пристрелить, а продать не удаётся. Вот из-за этой лошади мы и лишились Звёздочки и Жёлтой Лилии.

Мальчика, собственно, интересовало другое, но он побоялся задать вопрос прямо и лишь спросил:

– Мама была очень огорчена, когда увидела, что гусь Мартин улетел?

– Я думаю, что она не стала бы так горевать, если б знала, куда он делся. Больше всего она сокрушалась, что родной сын убежал из дому и прихватил с собой лучшего гуся.

– Так она думает, что я украл его?

– А что ещё она могла подумать?

– Значит, отец и мать решили, что я всё лето без дела болтаюсь, как бродяга?

– Они думают, что с тобой случилось несчастье, и горюют, как только можно горевать о потере самого дорогого существа.

Мальчик, услышав эти слова, выбежал из хлева и отправился в конюшню. Она была хоть и небольшая, но опрятная и чистая: видно, Хольгер Нильссон постарался для новой лошади. Нильс увидел красивое ухоженное животное и, поздоровавшись, заметил:

– А мне сказали, что здесь есть больная лошадь. Это, конечно, не ты, ведь у тебя такой здоровый вид.

Лошадь обернулась к мальчику и, окинув его взглядом, спросила:

– Ты, значит, хозяйский сын? Много дурного про тебя говорили, но лицо у тебя доброе. Никогда бы не поверила, что ты их сын, если б не знала, что тебя заколдовали и превратили в гнома.

– Да уж, добром меня поминать было не за что. Даже родная мать думает, что я сбежал, да к тому же вор. Дома мне оставаться нельзя, однако, прежде чем уйти, давай посмотрим, что с тобой.

– Жаль, что ты уходишь: мы могли бы подружиться. А случилось вот что: у меня в ноге заноза, да такая глубокая, что ветеринар не смог её обнаружить. Сказал бы ты об этом отцу – может, сумеет вытащить. Совестно мне есть-пить да стоять тут без дела.

– Заноза – это ерунда; слава богу, нет ничего серьёзного. Попробую помочь. Потерпишь немного, пока я кое-что нацарапаю на твоём копыте?

Едва Нильс успел закончить, как во дворе послышались голоса.

Он приоткрыл дверь конюшни и увидел отца с матерью, возвращавшихся домой. Как же они постарели! У матери лицо ещё больше покрылось морщинами, а отец заметно поседел. Родители говорили на повышенных тонах, и мальчик услышал, как мать упрашивала отца позволить ей взять денег в долг у родственника.

– Нет, хватит долгов, – возражал отец. – Из них никак не выпутаешься. Лучше уж продадим дом.

– Продать-то можно, только вот как с сыном быть? Куда он пойдёт, когда возвратится, бедный и несчастный, а нас не найдёт?