Иван Панькин - Легенды о мастере Тычке

— На мое место.

— Но я уже позабыл свое ремесло.

— Да вот, — сказал мой приятель, — мастеру Тычке и хотелось, чтобы ты увидел настоящее небо.

Мастер Тычка терпеть не мог всяких неучей, шарлатанов, невежд, которые, не имея ни щепотки пороха, называли себя пушкарями. Подобных горе мастеровых он старался пресекать, как худую траву, в самом зародыше. Такого же правила придерживались и его ученики, среди которых были великолепнейшие инженеры, имевшие большую известность по всей нашей великой Руси.

Ради сохранения святости высочайшего Тульского мастерства, обретенного многими поколениями работных людей, они даже установили свой особый закон, в котором говорилось: «Какое бы учебное заведение человек ни закончил, а без проверки его знаний ни один завод к себе на работу не должен брать». А так как этот закон являлся неписаным, он был очень зыбким и уязвимым. Его мог нарушить всякий, кому только хотелось. Особенно этот закон старались нарушать главы сытых семей, когда им требовалось устраивать своих детей, испорченных баловством, на легкие и выгодные работные места. Однако те люди, которые придерживались заветов великого тульского учителя, всеми средствами старались противостоять нарушителям их закона, из-за чего им нередко приходилось сталкиваться с самыми неожиданными и удивительными историями. Но однажды они столкнулись с такой уж невероятной, которую можно увидеть ежели толь ко во сне, да и то, пожалуй, нездоровом.

В те годы, когда на плечах русских солдат появились знаменитые мосинские ружья с винтовыми нарезами в стволах, на нашем заводе, в довольно превысоком чине, жил себе не тужил и свою службу служил один загадочный чиновник, которого за глаза прозывали заводским дьяволом. На миру он старался держаться свято, но был лохматым. Говорят, в чин влез лисой, а в чине стал волком. Сначала к этой шкуре себя пришил для того, чтобы отпугивать тех, которые его старались с высокого места сграбить, а потом в ней остался, чтобы пугать тех, которых можно легко грабить.

Поэтому некоторые люди старались мимо дверей его кабинета проходить с такой осторожностью, что даже боялись ногами прикасаться пола. А ежели кому предстояло идти к нему на прием, да еще по вопросу наказания или помилования, тот заранее прощался со своей семьей и близкими, не надеясь больше вернуться обратно. Этот оборотень мог человека принять как гостя, мог от него оставить только кости. Однако все, кого ни приводила к нему нужда, даже для наказания, из его кабинета всегда выходили целыми и невредимыми. Но если верить той молве, которая ходила по заводу, они выходили оттуда с опустошенными душами или карманами и совершенно немыми, от которых нельзя было выбить хоть одно слово и узнать, что сотворили с ними. Все это делал наш заводской дьявол без всякой боязни. Он знал, что его высокому начальству нужны такие работные люди, которые безмолвно, подобно заводским стенам, могли исполнять свое дело, и из своего логова потихоньку поставлял таких людей. Сему чиновнику, уже привыкшему запугивать всех, со временем стало казаться, что если бы ему пришлось столкнуться с таким бунтарем, как Емелька Пугачев, то он и его сделал бы человеком с говяжьим языком. Но однажды его жизнь заставила столкнуться с такими людьми, на которых он раньше, как на заводскую пыль, даже не обращал внимания.

А столкнуться ему пришлось вот по какой причине.

Был у него сын. И, как у всех пребогатых, конечно, очень умный и очень разумный. У богатых людей плохих детей не бывает. Потому что они их находят не на каких-то капустных грядках, как бедный люд, а в золотых мешках. Поэтому их дети не успеют еще вылупиться из своих пеленок, как уже начинают изрекать мудрости. Таким, конечно, был и сын нашего чиновника-чудодея. После окончания школы он даже в высшее техническое училище отправил его в золотом мешке.

Но, к удивлению всех, сын оттуда вернулся таким безграмотным увальнем, будто бы там его совсем не вытаскивали из этого мешка. Хотя заводской дьявол похвалялся на людях, будто сын так плотно начинен инженерными знаниями, что может сразу на сто разных технических вопросов выпалить, как из ружья дробью. Но как на лбу чирей нельзя скрыть, так и немое ружье в солдатском строю во время боя.

Когда его сын наряду с другими людьми, приходящими на завод, выставлял себя на проверку, то «выстрела» у него не получилось, потому как «ружье» оказалось не заряженным. В это время, как говорится в старой крестьянской пословице: «Он рад бы весь мир вспахать, а руками не мог управиться с клочком земли».

За годы студенческой жизни этот баловень даже не сумел научиться говорить чужим ртом, и вынужден был молча стоять перед заводскими экзаменаторами, как индийский бронзовый идол перед живым миром: снаружи блестящий, а внутри пустой. Из него не то что человеческого слова, даже пустого звона, как из того идола, не могли выбить. Ну куда его такого можно было определить? Нешто он только годился слепым зеркала продавать или молотком двор под метать.

Когда ученики Тычки, которых еще называли и цеховыми праведниками, вновь объявляли очередной отказ в работе сыну нахального конторского чиновника, он обычно говорил:

— Зачем вы так уж сразу и резко? После учебы у меня все-таки что-нибудь должно в голове остаться.

Но праведники были неумолимы.

Как ладно ни относилось большое заводское начальство к толстосуму, но и оно в пользу его сына сделать ничего не могло. Как-никак, а на тульских заводах не балясы точили для модных деревенских крылечек, и волей или неволей, а начальство вынуждено было прислушиваться к словам цеховых праведников. И когда конторщик просительно заговаривал об устройстве своего сына на оружейный завод, оно скромно отмалчивалось, не давая ни положительного, ни отрицательного ответа. А он после каждого неудачного экзамена сына просто с ума сходил. Рвал и метал, проклиная всех цеховых праведников. Один раз от обиды и злости наш конторщик съел чуть ли не весь виноград, нарисованный на шпалерах своего кабинета. Он был настолько злым, что на его кулаках вместо волос даже выросли гвозди. Поэтому чиновник был уверен, какую бы преграду его сыну не ставили праведники, он все равно своего отпрыска проведет на завод, и на самое светлое местечко. Но вот он узнал, что цеховые праведники поколебали мнение большого начальства, и его сыну объявили окончательный отказ в экзаменах. А тот даже обрадовался, что больше не придется мучиться перед экзаменаторами. Праздно жить ему больше нравилось, нежели работать.