Иван Панькин - Легенды о мастере Тычке

Ну, как говорится, пока паровоз работал на прежнем пару, колеса крутились, а как в топку начали подкладывать новые поленья, колеса перестали крутиться. Цех вдруг стал и вынудил остановить весь завод. Удивлению не было конца. Начальство туда начало бросать комиссию за комиссией. Но все они не могли установить, отчего он стал. Станки были нормальные. На них можно ставить серебряные клейма и, как говорится, называть их серебряными. Начальник был золотым. Он имел столько похвальных бумаг о себе, что их хватило бы, чтобы обклеить все стены цеха как внутри, так и снаружи, да еще столько же их осталось бы у него в личном деле. Попробуй-ка голыми руками тронуть его. Заводское начальство не знало, что и делать, и ему волей или неволей пришлось обратиться за помощью к мастеру Тычке, который умел на равных разговаривать и с людьми, и со станками. И был со всеми настолько вежлив и предупредителен, даже мог муху отогнать от варенья и не рассердить ее. А если требовалось, то и слона уговорить пройти по нитке.

Когда мастер Тычка пришел в этот цех, то цех уже вдоволь успел настояться без дела, и звучный начальник его встретил такими словами:

— Едва ли чем-нибудь вы сможете помочь цеху. Станки я уже все поменял, людей — тоже. Не знаю, что и кого еще можно сменить.

Мастер Тычка, не сказав начальнику ни слова, спросил первого попавшегося рабочего:

— Это тот ли цех, который раньше называли вечным двигателем? — Хотя он, разумеется, знал, что это тот.

— Ну, — ответил рабочий.

Этот же вопрос он задал второму.

— Ну да, — ответил второй.

Как бы не удовлетворившись ответом, он спросил у третьего:

— Этот ли цех, который раньше называли вечным двигателем?

— Этот, - ответил третий.

Тогда мастер Тычка обратился к начальнику. Он спросил:

— Почему на один и тот же вопрос три человека ответили по-разному?

— Это потому, что тот, который сказал «ну», имеет образование четыре класса, — объяснил начальник, — а тот, который сказал «ну да»,- среднее, третий же — высшее.

— У вас уж, конечно, должно быть высшее? — спросил Тычка.

— Ну, сказал начальник.

После этого ответа мастер Тычка тут же этого звучного начальника снова поменял на беззвучного, и цех сразу заработал нормально.

Некоторые люди, боясь черносошной работы, при молодости пытаются прожить свою жизнь, подобно тому страусу, которому сказали: «Неси кладь». а он отвечает: «Я птица». Ему говорят: «Ежели ты птица, так лети». Он отвечает: «Я верблюд». А как только у этих людей годы начинают скатываться под уклон, они, как обычно, спохватываются, что не только ничегошеньки не сделали, а даже полезного слова не сказали в своей жизни. И тогда начинают для себя выискивать какое-нибудь такое занятие, при котором наряду с людьми доброй и открытой жизни и они были бы видны.

Как-то в нашем городе жил мастеровой Илька-шнырек, который вроде бы кудахтал хорошо, а нестись не несся. За что ни брался, ни одного дела не доводил до конца. А любое незаконченное дело что конь о трех копытах. Так он всю жизнь толок воду до мелкой пыли, потому у него и дела такие были. И вдруг он услышал весть о том, что два его бывших товарища, над которыми он всегда подсмеивался из-за их корявых рук, вошли в историю искусств города Мастеров.

А он со своими дебелыми оказался рядом с неумелыми.

Ильку-шнырька это настолько потрясло, что он целую неделю не находил себе места. А когда опомнился, начал искать себе такие салазки, которые могли его прикатить в ту сказку, где можно было бы на чужих крыльях подняться к славе. И он сделал то, чего от него никто не ожидал, — начал писать книгу о тульских умельцах. Илька-шнырек собрал у простодушных мастеровых всякие ценнейшие изделия, сделанные ими, их отцами и дедами, а затем объявил себя собирателем и хранителем лучших произведений, созданных в городе мастеров, присвоив себе все, что он собрал у мастеровых. Ежели кто-нибудь из них приходил к нему с протестом, Илька ему в уши набивал такие баклуши, что мастеровой от него уходил даже довольный и больше не заговаривал о своих вещах, присвоенных Илькой. А Илька-шнырек со временем научился так ловко выманивать у мастеровых всякие ценности, что даже самого дошлого хитреца мог обвести, будто по нему мертвой рукой провести. И он это делал настолько мило, что на него и обидеться было трудно. У корысти ведь рука всегда бескорыстна.

Только иной мастер успеет закончить какую-нибудь работу, а собиратель Илька-шнырек тут как тут. И уже выпрашивает какую-нибудь необыкновенную шкатулку или часы, над которыми мастер, может быть, работал лет десять или пятнадцать. И главное, выпрашивал не для себя, а для будущих поколений, хотя со многими изделиями, собранными Илькой-шнырьком, которые предназначались для обозрения предалекими людьми, нередко приходилось встречаться на базаре. Но как бы там ни было, а ежели какой-нибудь мастер пытался отказать просьбе Ильки-шнырька, он его начинал на весь город позорить, будто бы тот совсем уж не любит свой народ и прочее и прочее.

Ничего не оставалось делать мастеру, как уступить свое творение Ильке-шнырьку. А тот, беря в руку драгоценность, обычно говорил:

— Может быть, другой тебе за эту вещь отдал бы целую кучу денег. Да разве дело в деньгах? Но, однако, чтобы ты не подумал, что я у тебя беру бесплатно, возьми вот это на память.

И он оставлял на верстаке перед мастером, как символ денежной платы, полушку и уходил домой.

Мастеровые никак не могли дождаться, когда же этот шельмец столкнется с мастером Тычкой. Но, как говорят, чем дальше мышка роет, тем ближе становится к кошке. Когда Илька-шнырек что называется обобрал начисто всех мастеровых, он наконец явился к Тычке и сказал:

— Великий мастер, все наши тульские мастеровые внесли свой вклад во имя будущих поколений. Дело только осталось за вами.

— Что бы вы хотели от меня иметь? — спросил мастер Тычка.

— Не плохо было бы, если б вы сделали самовар.

— Хорошо, — сказал Тычка, — заходите через неделю.

— Так быстро? - удивился Илька-шнырек.

И действительно, приходит он через неделю, и мастер Тычка ему подает невиданной красоты коробку, в которых хранят самовары. Даже не открывая коробки, стоило сказать, что тут находится самовар, сделанный мастером Тычкой, любой бы, не задумываясь, не пожалел никаких денег.

Илька, забыв, с кем имеет дело, похлопал по плечу Тычку и возвышенным тоном сказал:

— Всем мастеровым я обычно давал по полушке, а тебе, так и быть, оставлю две.

— Спасибо, — сказал мастер Тычка.

Илька-шнырек, покинув Тычку, никак не мог дождаться, пока дойдет домой и откроет коробку. Когда открыл ее, там оказалась еще одна коробка, а в той еще… И наконец Илька добрался до коробочки величиной всего в один кулак. Там лежали две самоварные ушки-держалки. Илька тут же по бежал к мастеру Тычке.