Иван Панькин - Легенды о мастере Тычке

И вот этот чиновник встретился с глазу на глаз с противниками и стал кричать, что уничтожит, передушит их и мастера Тычку своими собственными руками. И только хотел поднять руки, чтобы показать свои страшные кулаки, заросшие железными гвоздями, и сам не заметил, как какой-то мошенник из учеников Тычки сбрил эти гвозди. Чиновник же, дотоле важно сидевший перед праведниками, от неожиданности даже вздернул ноги, будто кто ему в сапоги насыпал горячих углей. Но, спохватившись, сделал вид, будто ничего не случилось. Праведники сделали то же самое.

Им этот чиновник был не первый снег на голову. А заводской дьявол думал про себя: «Ничего, ничего, голубчики, если вы сбрили мне с кулаков гвозди, я постараюсь вам обрить лбы и надеть арестантские халаты».

И только он раскрыл рот, чтобы вслух повторить эти слова, как вдруг почувствовал там страшную боль. Сунул руку и изо рта вытащил ежа, сделанного из тех гвоздей, которые только что сбрили с его кулаков. Как ни старался заводской дьявол зорко следить за праведниками, но стоило ему на секунду моргнуть глазом, как какой-нибудь мошенник успевал всунуть ему в рот этого ежа. И теперь они перед ним сидели и опять делали вид, что ничего не случилось. А глаза у них, подлецов, смеялись, и ударить кого-нибудь за это он своими ежовыми кулаками не мог. Не думал конторщик, не гадал, как в беду попал. Ему казалось, что здесь, как на псарне, каждая стая по-своему лает. Но тут люди придерживались равных обычаев. А где равные обычаи, там, говорят, даже сохи свиваются вместе. Но заводской дьявол оценивал жизнь только по докладам своих подчиненных. Поэтому, идя к праведникам, он приготовил удар только на муху, а встретился с медведем.

Вторая шутка в злом чиновнике пробудила такое звериное чувство, что ему захотелось здесь всех перегрызть и растерзать на части.

Праведники только на секунду успели моргнуть глазом, как увидели перед собой вместо чиновника — с оскаленными зубами волка. Сначала было растерялись, как это вдруг в ружейном цехе мог оказаться волк. А потом кто-то крикнул:

— Ружья сюда!

«Боже мой, что я сгоряча наделал?» — находясь в волчьей шкуре, подумал чиновник и дал такого стрекача, только его в цехе и видели. Едва успел выскочить во двор, как уже по заводу разнеслась молва, будто бы, в проходной будке сбив с ног старика-охранника, на завод прорвался бешеный волк, в разных цехах покусал шестерых человек, среди них даже одного начальника. «С начальником — шут с ним, он и без укуса бешенством страдал, — говорили люди, — а вот пятерых малых жалко».

Как по строгой команде, весь завод тут же ощетинился ружьями. В какую сторону ни кидался чиновник в волчьей шкуре, отовсюду торчали ружейные дула. Двор оружейного завода ему на этот раз показался с ладошку. Вертится по нему на холостом ходу, а приткнуться никуда не может.

Говорят, все Волки настолько трусливы, что стоит любого внезапно напугать он готов в один миг вместе с желудочным излиянием выбросить все свои внутренности, лишь бы убежать от противника.

При виде ружейных стволов то же самое произошло и с чиновничьей душой. Как и все волки при испуге, он за собой оставлял позорные следы, по которым его продолжали преследовать, и эти следы, к удивлению людей, привели ни в какой-нибудь темный угол заводского двора, а прямо в заводскую контору, кабинет злодея-чиновника. Когда люди открыли двери кабинета, то увидели того же самого волка, за которым гонялись по двору, но он уже был в мундире.

А попробуй даже волка тронуть в мундире!

Люди были ошеломлены. Не успели они опомниться от столь необыкновенного видения, как в кабинет вбежал сын Дьявола со своим крестным отцом. Оба были настолько возбужденными и радостными, что только успели переступить порог, как сразу начали всех целовать подряд, кого знали и не знали. Оказалось, что сын чиновника, сейчас стоящего в волчьем обличье, все-таки экзамены сдал. И без помощи отца. Да по словам его крестного — не так уж плохо. Поэтому один из них пришел сюда доложить об этом родителю, а другой поздравить его. Но когда им настал черед целовать родителя, они только раскрыли рты и на всю жизнь остались таковыми.

В Рогоженской слободе говорили, что это у них произошло от испуга и удивления, а в Кузнечной — будто бы нарочно их так онемил матерый чиновник, чтобы они никому не могли рассказать, как происходил экзамен. Да разве от народа скроешь? А дело было так.

На второй день сын чиновника-чудодея был уже в школе. Но раз уж туляки даже к тещам на блины ходят со своим самоваром, сын чиновника тоже пришел в школу со своим самоваром. Сел перед детьми за учительский стол и, пока не выдул из самовара всю воду, не сказал детям ни слова. А когда там ничего не осталось, он перевернул его и спросил У ребят:

— Ну, что там теперь?

— Ничего, — сказали дети.

— Как ничего?

— Так и ничего.

— Воздух! — многозначительно воскликнул он.

Дети изумились. Как они не могли додуматься до этого?

Сын чиновника был в восторге сам за себя. Не дав детям опомниться от изумления, он постучал себя по голове и с гордостью снова спросил их:

— Ну, что-то тут у меня есть?

Воздух! — дружно закричали дети.

К вечеру не только родители тех детей знали, что находится в голове сына чиновника, но и весь город.

Как бы ни была резва ложь, а от правды никуда не уйдет. Но иной раз, пока эта правда дойдет до нее, она может остановить жизнь целого завода, как это случилось однажды у нас.

Человек при здравой жизни никогда не прислушивается к своему сердцу. Относится к нему так, будто у него совсем его нет. И вспоминает о нем лишь тогда, когда оно уже начинает давать перебои. Так зачастую и на заводах относятся к тем цехам, которые, подобно сердцу, работают, не обращая на себя никакого внимания.

У нас на заводе таких цехов было несколько. Но один из них по ритмичности и точности работал, как хронометр. Этот цех называли не иначе как вечным двигателем. Думали, что его и остановить невозможно. Но говорят, как бы хорошо ни отлаживали самый точный хронометр, все равно найдется такой человек, который скажет:

— Можно отладить еще лучше.

И даже даст совет, как нужно это сделать, и этот цех работал и работал бы себе на славу, если б не пришлось по нему пройти одному из высокочиновных людей, приехавшему для инспекции нашего завода, любившему парадные встречи, музыку и громкие речи. И всякую работу он оценивал только по парадному звучанию. Но к его неудовольствию, наш славный цех его встретил только обыденным станочным шумом. Откуда цеховским людям было знать о таких причудах приезжего чиновника. Если бы знали, то они могли каждый станок кроме работы еще заставить играть на гармошке. И клятый инспекторишка об этом факте взял да и написал в своем акте, мол, хотя все станки в цехе и стоят кучно, но работают скучно и не особенно звучно, а начальник руководит цехом совсем беззвучно. Чтобы цех заработал звонче и громче, нужно вместо начальника беззвучного поставить звучного. А чтобы этот клятый чиновник в свой акт не вписал еще что-нибудь такое несуразное и скорее убирался из завода, наши начальники тут же любезно согласились с его предложением, думая, что какая разница, кто здесь будет начальником — звучный или беззвучный. Вместо начальника здесь хоть поставь каменный столб, цех все равно будет работать. И вскоре вместо беззвучного начальника поставили звучного. И об этом цехе, как о стуке своего сердца, все снова забыли.