Сергей Афоньшин - Солнечное дерево

Со стрелой в зубах, с луком в левой руке Охотник споро работал веслом, направляя суденышко к месту схватки. Когда он подплыл на выстрел из лука, сокол был уже в воде, а окровавленный лебедь из последних сил бил его клювом и крыльями. Прозвенела тетива, стрела пронзила лебедя, он встрепенулся, звонко закричал и уронил голову. Бездыханного кликуна и живого, но беспомощного сокола подхватило течением и понесло навстречу челноку. Охотник достал лебедя веслом и бросил на груду добычи, потом поддел сапсана и швырнул туда же. Хищник сразу поднялся на ноги и, сверкнув глазами, беспомощно волоча намокшие крылья, проковылял на нос лодки и там затих. А человек размашистее заработал веслом, радуясь тому, что мясо лебедя даст ему силы добраться до становища, не трогая дичи, которую он добыл для семьи. Становилось все холоднее. На борта лодки начала намерзать шуга, весло обледенело, а у сокола смерзлись перья на хвосте и на крыльях. Сапсан сидел неподвижно, глубоко втянув голову, и казался неживым. От холодного купания и позора он, наверное, умер бы, но огонь соколиного сердца не хотел угасать.

Охотник причалил к берегу, выбрал местечко, рано обогреваемое утренним солнышком, и разгрузил лодку. Он достал огниво, высек огонь и, разведя костер, вернулся к челноку, чтобы вытащить его на берег.

Сокол сидел на прежнем месте. Человек осторожно и ловко взял его в руки и, вернувшись к костру, так же умело посадил его на сук неподалеку от костра. Встрепенувшись, сапсан пытался подняться выше, отодвинуться от огня, но не смог и затих, нахохлившись.

Обогретый костром, он оживал, и глаза его сверкали строже. А человек, сидя на барсучьей шкуре, ощипывал лебедя. И чем жарче разгорался огонь и быстрее росла куча лебяжьего пуха, тем больше оживал сокол.

Он уже начал обсыхать, но сидел неподвижно, только следил за движениями человека, замечая, как росла горка пуха и обнажалась грудь лебедя. Ощипав птицу, охотник на конце копья поднес кусочек лебединого сердца соколу.

Хищник насторожился и подвинулся по сучку выше, но и острие копья с кусочком мяса поднялось к его клюву. Учуяв мясо, сапсан проворно схватил кусок и проглотил с жадностью. Он хватал и глотал подносимые кусочки мяса с каждым разом все смелее и доверчивее. А человек кормил сокола и думал: «Хорошо бы заставить служить себе эту умную, смелую и быструю птицу!»

Потом Охотник обжарил на углях кусок мяса для себя и, покончив с едой, задремал у огня на барсучьей шкуре. И сокол дремал на сучке, нахохлившись и взъерошив перья, чтобы скорее просохнуть. Тепло костра, отраженное стеной обрывистого берега, согревало человека и птицу. Когда огонь замирал, серая фигурка сапсана пропадала, только белое горло и черные щеки выделялись на диком фоне обрыва. Перед восходом солнца охотник, еще не проснувшись, вдруг почувствовал, как сокол, обдавая его ветром, спустился с сука ему на грудь и, склонившись над ухом, прошипел что-то очень важное и доброе, но непонятное. Шипящая речь птицы становилась все явственнее, и человек наконец ясно услышал: «Соколы умеют платить добром за добро. Отныне все дети и внуки мои и все соколы, какие будут жить на свете, попадая в руки человека, будут служить ему в охоте как ручные ловцы надежно и верно! Весной достань из гнезда соколиного птенца нелетного и выкорми сердцем лебедя, и будет он надежным твоим помощником в охоте на крылатую дичь, быстрее стрижа и голубя, ловчее орла, умнее черного ворона!» Вслед за последними словами сапсан опять зашипел что-то невнятное, глаза и перья его загорелись жарким светом. Охотник плотно зажмурился, взмахнул руками и проснулся. Огненный шар-великан, казалось, купался в полноводном русле реки, заливая утренним светом крутобережье, где ночевали человек и сокол.

Совсем очнувшись от сна, охотник быстро вскочил и огляделся кругом. Пожухлая трава и кусты побелели от инея, на месте костра дымилась одинокая головня, горка лебяжьего пуха за ночь осела, а сокола на сучке не было. Дивясь своему сну, человек покачал головой, потрогал сук, на котором ночевал сапсан, и стал собираться в путь. До ледостава ему надо было добраться до хижины с глинобитным очагом, где перед огнем сидели его жена и дети, терпеливо поджидая отца с добычей. Оттолкнувшись от берега, он поплыл на своем челноке, мерно загребая веслом то с одной, то с другой стороны. Налетевший ветер зарябил воду, подхватил с крутояра лебяжий пух и разнес его над рекой.

Первой же весной Охотник добыл из гнезда молодого нелетного сокола и выкормил его сырым мясом, потом выучил охотничьему искусству. Позднее и другие люди научились приручать соколов для охоты. Но с той поры стали охотники замечать, что дикий сокол-сапсан не нападает на лебедей, других птиц бьет только на лету, высоко в воздухе, а убитую птицу, до того как начать есть, начисто ощипывает.

Давным-давно, в старые года, жили среди леса у реки дед Хлебороб со своей Хлеборобихой, детками и внуками. Дед в лесу поляны распахивал и всякое жито сеял, а бабка за домом и хозяйством следила. И была у них только одна коровушка, а курочек и петуха не было.

В ту далекую пору все куры были дикими и жили в лесу, вот как теперь, например, тетерева и рябчики.

Кур в лесу было множество, потому что зима в том краю была теплая и короткая, а корму хватало вдоволь. Но петухи по ночам на насесте не пели, чтобы не приманивать на свою беду хищников, а куры неслись молча, без кудахтанья.

Одна куриная семья — шесть кур и седьмой петух — совсем недалеко от Хлеборобова подворья жила. Старая Хлеборобиха частенько в лес с клюкой и лукошком ходила, куриные гнезда разыскивала и яички забирала. Но куры скоро научились старуху обманывать. Как заслышат, что она идет, покинут гнездышко, отбегут подальше и начнут на пустое место накликать: «Вот-вот сюда! Вот-вот сюда!» Прибежит старая на куриный зов, а там ни яйца, ни курицы.

Пожаловалась старушка на свои неудачи деду Хлеборобу, он и посоветовал:

— Давно живешь на свете, пора бы тебе кур ко двору приманить, чем за ними по кустам бегать!

Задумалась тут старая, как бы ей кур к дому привадить. Заметила она, что петух зачастил на одну дедову поляну ходить семена выклевывать. Свила из волос шнурок и петлей-силком на той поляне насторожила, а сама за пень спряталась.