Сергей Афоньшин - Солнечное дерево

Скоро петух пришел, начал семена выгребать и ногами в петле запутался. Захлопал крыльями, закричал, словно его сама лиса цапцарапнула. А старуха из-за пенька вышла и петуха в руки взяла. Притих петух, только глазами моргает. Достала Хлеборобиха из лукошка моченого горошку и петушку с руки поклевать дала. А сама тихонько приговаривала:

— Те-те-те! Те-те-те!

Потом овсяной крупой, душистой да поджаренной, угощала и снова приговаривала:

— Те-те-те! Те-те-те!

Наелся петух, подобрел, сидит у старой на коленях, не шелохнется. Но только почувствовал, что его не держат, на землю спрыгнул и запел, как победитель какой. А старушка ему овсяной крупки за хорошее пение подбросила.

Не один раз приходила бабка Хлеборобиха на поляну петушка прикармливать. Стал он сам к рукам подходить, из рук горох клевать. А как только споет, старушка ему крупки подбросит, приговаривая:

— Те-те-те! Те-те-те!

Один раз, когда петух сам на колени к бабке взлетел, она его долго по шейке гладила и что-то нашептывала. Потом домой пошла, а петух к своим курочкам прибежал и запел:

— Пойду на реку-у!

Потом крылом по земле зачертил и заговорил:

— Ке-ке-ке, пойду к реке! Там ракушек да камушков во сколько!

И крыльями широко размахнул, показывая, как много на реке всякой всячины. И все курочки-дурочки за петухом пошли. На реке, рядом с дедовым подворьем, куриное стадо сумерки застали. Закокал тут хитрец петух:

— Ко-ко-ко! Взлечу на ночлег высоко!

И взлетел ночевать на нижний сук дуба, чтобы старуха могла любую курицу достать. И все куры на том суку расселись. В полночь петуху овсяная крупка приснилась, он и проснулся. Слышит, где-то бабка Хлеборобиха кличет: «Те-те-те! Те-те-те!» Захлопал петух крыльями и запел во все горло:

— На крутом берегу-у! На высоком дубу-у!

Курочка, что рядом сидела, тюкнула горлопана в гребешок, чтобы не кричал по ночам. Но старушка уже услыхала, где петух поет, и туда поспешила. Совсем близко подошла, а кур в темени не видит. Стала кликать негромко:

— Те-те-те! Те-те-те!

И откликнулся петух:

— На крайнем дубу-у! На нижнем суку-у!

Подошла старая к дубу, осторожно одну курочку сняла и домой унесла. Потом за другой да за третьей пришла. А тут рассвело, и три остальные куры с насеста слетели и по кустам разбежались. И петух за ними.

Днем Хлеборобиха опять на поляну ходила, петуха приманивала и, пока курочки по гнездам сидели, на коленях его держала, крупкой кормила и на ухо ему что-то нашептывала. После того домой ушла. Под вечер петух остальных кур собрал и закокал:

— Ко-ко-ко! Пойду далеко! Там ягодок во сколько!

Крылья широко размахнул, показывая, как много там ягод, и закричал:

— Наберем по кузовку-у!

Пошли три курочки за петухом, а он привел их на лысый бугор среди леса, совсем рядом от избы Хлебороба. Когда поклевали ягод, петух заговорил:

— Ко-ко-ко! Взлечу на ночлег высоко!

И сел опять на нижний сучок дуба, а куры рядом расселись. В полночь петуху поджаристая овсяная крупка приснилась, он и проснулся.

Слышит, старушка недалеко кличет: «Те-те-те! Те-те-те!» Захлопал петух крыльями и запел на весь лес:

— На голом юру-у! На старом дубу-у!

Прибежала старушка на то место, нашла кур и до рассвета всех домой унесла.

И стали куры во дворе деда Хлебороба жить и яички нести. Но бабку обманывать не переставали. Снесут яйцо, отлетят от гнезда подальше и зовут на пустое место:

— Вот-вот сюда! Вот-вот сюда!

Так и теперь все куры хозяек обманывают. А петух с той поры привык петь по ночам не меньше трех раз. От него и развелось петушиное племя, что и сейчас любит похлопать крыльями и покричать во все горло.

Когда-то очень давно большой ледник встретил на своем пути каменную загривину и остановился. Ледник растаял, на этом месте осталась низина, а по сторонам песчаные холмы и гривы. Солнце прогрело землю, и вырос здесь пышный лиственный лес, окруженный бесплодными песками. Это были, наверное, первые ясени и клены, дубы и вязы, липняк и орешник. А среди них одна, выжившая в сумраке леса, сосна, любившая солнце. Всю жизнь она изо всех сил тянулась вверх, чтобы обогнать деревья, заслонявшие солнечный свет.

Сосна выросла на целую голову выше окружавших ее деревьев и стала заметно дряхлеть и стариться. Каждый год она цвела, выращивала и роняла свои семена, но внизу было так сумрачно и тесно, что сосенки погибали.

А деревья с широкими листьями и летучими семенами разрастались все шире и гуще, не давая житья сосновой молоди.

Как-то весной летали по тому лесу два сереньких дятла. Прилетели они к одинокой сосне и стали стучать по комлю носами. Спросила сосна:

— Кто там и что надо?

— Мы — дятлы. Питаемся червяками и жучками, что подтачивают деревья, и подыскиваем угол для гнездышка.

— Поднимайтесь выше, — приказала сосна, — чувствую внутри пустоту и болезнь!

Поднялись дятлы до середины дерева, постучали носами — слышат, внутри дупло. И начали в том месте попеременно долбить. Тут сказала сосна:

— Но чур, такой уговор! Когда будете моими семенами лакомиться, ни одного семечка мне под ноги не ронять, все созревшие шишки вдали, на бесплодных местах, лущить, чтобы детей моих на солнечных местах расселить!

Согласились дятлы на такой уговор, выдолбили дупло, гнездо свили и птенчиков вывели.

Подросли птенцы, выбрались из дупла и начали сами корм добывать. Но беда в том была, что добыча с их язычков часто срывалась; оттого дятлята не наедались досыта и росли плохо. Пожалела их сосна и посоветовала:

— Смажьте язычки моей смолкой, тогда ни одна букашка не улизнет!

Послушались дятлы, смазали свои язычки сосновой смолой и сразу у них дело ловчее пошло. Как только дотронутся до червячка или жучка языком, те и прилипнут — оставалось только проглотить. Стали птенцы досыта наедаться и быстрее расти.

А когда на сосне шишки созрели, старые дятлы, помня уговор, стали их на дальние холмы и гривы носить и там в своих кузницах расклевывать. И молодых тому научили: заложат шишку в трещину камня и давай семечки выбирать. И много они сосновых семян по пустынным местам натеряли.

Следующей весной дятлы на новом месте поселились, а к сосне две белочки прибежали. Они были серые, как мышки, с короткими хвостами и голыми, без кисточек, ушами. Стали зверьки в сосновой кроне резвиться, место для гнезда выбирать. Проснулась сосна и спросила:

— Кто тут скачет да прыгает, мешает мне под весенним солнышком дремать?