Виктория Полечева - Тюльпинс, Эйверин и госпожа Полночь [litres]

Гулкие шаги разносились по залу, где стояло множество столов с брошенными документами. Еще минуту назад тут явно кто-то работал, но, видимо, визит госпожи Полуночи – достаточно веская причина, чтобы оставить все дела.

Служащий подвел их к небольшому окошку и начал задавать стандартные вопросы, поспешно записывая их на свиток ослепительно белой бумаги:

– Имя слуг?

– Информация по Эйверин Бордерхауз есть в Доме Господ. Я перекупаю ее у города в связи с кончиной Дарины Кватерляйн.

– Что?! – удивленно воскликнул Тюльпинс. – Госпожа Кватерляйн?.. Тоже?..

Наверное, вид у Тюльпа стал настолько печальным и растерянным, что девчонка впервые на него взглянула если не с теплотой, то с пониманием.

Глаза же госпожи Полуночи сверкнули из-под темных ресниц рассерженно, и поэтому Тюльпинс покорно зажал рот рукой.

– Так, – дописав что-то на свитке, сказал служащий, – дело с Эйверин Бордерхауз улажено. С вас пятьсот двилингов. Уплатит мистер Элнеби чуть позже, верно?

– Само собой разумеется. Сделает запрос в Первом и все перечислит. – Госпожа Полночь начала раздражаться. – Имя второго слуги – Тюльпинс Энли, бывший господин.

– Место рождения слуги и имена родителей?

– Эм, место рождения – Сорок Восьмой город, конечно же. А имена родителей… – Тюльпинс запнулся. – М-м-мать Совейна Энли…

– Отец слуги?

Госпожа Полночь вновь недовольно взглянула на Тюльпинса, словно без ее разрешения он вообще не имел права вмешиваться в разговор, и совершенно будничным тоном сказала:

– Тюльпинс Энли рожден в Двадцать Пятом от Совейны Энли и Чарльза Митеуса.

Тюльп застыл, словно его опять огрели по голове. Он был уверен, что родился в Сорок Восьмом. Кажется, безумный Старейшина из деревеньки близ Одиннадцатого тоже говорил что-то насчет того, что Тюльпинс не из местных.

Как странно. Ужасно странно. А по каким причинам его почивший отец не носил фамилию Энли?.. Получив имя, отец из призрака прошлого вдруг стал человеком из плоти и крови. Он носил имя, так же как и все, а это могло значить лишь то, что он имел и свое тело, лицо, характер. Это значило то, что он действительно существовал. Тюльпинсу впервые стало интересно: походит ли он чем-то на родителя? Что стряслось с ним? Что привело его к смерти? А если он жив, то по какой причине ни разу не навестил своего сына?

– Итак, с вас сто тысяч двилингов за второго слугу. Бывший господин, сами понимаете, уникальный случай. Итак, подписи тут, тут и тут, пожалуйста. Спасибо за очередную удачную сделку, госпожа Полночь.

Хоть и неприятно Тюльпинсу было слышать, что жизнь его теперь в полной зависимости от госпожи Полуночи, ему все же польстило, что стоит он так дорого. Все-таки статус господина из Сорок Восьмого что-то да значит.

Служащий свернул свиток, и на лице его растянулась такая сладкая и широкая улыбка, что Тюльпинс скривился, словно от зубной боли. Господин Фату улыбался похоже, да и мистер Тваль. Выходит, всем обманщикам присуще нечто общее?

Уже в карете Тюльпинс тихо спросил у госпожи Полуночи, с внутренним трепетом ожидая ответа:

– С-скажите, пожалуйста, г-госпожа, я ведь могу разорвать договор, если отдам вам эти сто тысяч двилингов?

– Ну что ты, мой милый глупыш. – Госпожа Полночь ласково улыбнулась. – Вы мои. Отныне и до конца ваших дней. Ну, или моих. – Госпожа рассмеялась, прикрыв рот тонкой ладонью.

Тюльпинс почувствовал, как напряглось тело Эйверин, сидящей очень близко. Он случайно поймал ее взгляд, отчаянный и настороженный, и беспокойно поерзал на лавке. Ему хотелось бы теперь чувствовать себя умиротворенно и спокойно, ведь теперь он в руках лучшей женщины Сорок Восьмого, ему совершенно нечего бояться. Но тревога, охватившая его, только усиливалась.

– Г-госпожа, – внезапно вспомнив о еще одном шансе на спасение, спросил Тюльп, – а можно завтра мы отправимся на прощание с госпожой Кватерляйн? На пару часов, не дольше… П-п-понимаете, я знал ее, а Эйверин была ее слугой…

Тюльпинс очень старался говорить спокойно, но голос его дрожал. Мистер Дьяре наверняка еще находится на улице Гимили. Стоит лишь отдать ему письмо, лишь попросить о помощи…

– Вы этого хотите? – Зеленые глаза Полуночи вспыхнули.

– Да, госпожа. Позвольте нам, – Эйверин сглотнула, словно перебарывая себя, – пожалуйста.

– Что ж, – властительница Сорок Восьмого откинулась на спинку, удовлетворенно улыбнувшись, – если это действительно важно для вас, то идите. Я забочусь о своих слугах и никогда не препятствую тому, что много для них значит.

Карета остановилась у задней двери особняка, Тюльпинс и Эйверин выбрались наружу, а госпожа Полночь поехала к парадному входу.

– Ч-что случилось с г-г-госпожой Кватерляйн? – задал Тюльпинс мучивший его вопрос. – Она была очень славной женщиной…

Эйверин внимательно на него посмотрела, словно оценивая, правду ли он говорит, и, только решив что-то про себя, ответила:

– Не знаю. Это случилось сегодня ночью. – Голос девочки стал мягче. – Да. Она была очень славной женщиной. Спасибо, что попросили разрешения. Но если честно, не думала, что Полночь нас отпустит.

– Я т-тоже… От госпожи Полуночи, как мне кажется, можно ожидать чего угодно…

– Это я без вас понимаю. – Девчонка фыркнула, гладя бельчонка через пальто. – Можно один вопрос?

Тюльпинс кивнул и оперся спиной на дверь, чувствуя, как тело слабеет.

– Мне зачем-то важно это знать. Кажется, мы оба попали не туда, куда хотели. – Эйверин подняла черные глазки на Тюльпа, и того вновь передернуло. – Вы и правда не убивали свою мать?

– Можно на «ты». – Тюльпинс устало вздохнул. – В это никто сейчас не верит, но я совершенно ничего не сделал. И денег ее я не крал. Меня просто подставил мистер Тваль.

Девочка нахмурилась, словно припоминая что-то крайне неприятное, и коротко кивнула.

– Я с ним знакома. Меня в свое время он тоже обманул.

– А еще… – Тюльпинсу почему-то захотелось поделиться с девочкой, – еще я н-не знал имени отца, представляешь?

Эйверин кивнула, но больше вопросов задавать не стала. Видимо, не из любопытных. А Тюльпу сейчас так хотелось поговорить о себе, о своих злоключениях… Но его распухший от голода язык прижался к нёбу, а тело постепенно становилось ватным, неустойчивым. Разговор мог лишить его последних сил, поэтому парень тоже промолчал.

Они стояли так долгие напряженные минуты, тяготясь обществом друг друга, не зная, куда идти теперь и что делать. Не зная, что будет с их собственными жизнями.

Наконец задняя дверь отворилась, оттуда выглянул мистер Элнеби.

– Итак, дорогие мои детишки, – он брезгливо повел носом, осматривая двор с хозяйственными постройками, – мне велено вас накормить, а потом представить учителю, мистеру Гизу.