Виктория Полечева - Тюльпинс, Эйверин и госпожа Полночь [litres]

Он вновь вернулся к столу, записал что-то в обтянутом черной кожей блокноте перьевой ручкой и на миг застыл, уставившись на небольшую хрустальную птичку, покоящуюся на углу стола. Вдруг он порывисто отвернулся и запустил руки в густые волосы.

Тюльпинсу захотелось рассмотреть фигурку, уж очень тонкой она была работы. Он тихо спросил:

– Какая искусная вещица, мистер Гиз. Можно взглянуть?

– Да-да, конечно, – сорвавшимся голосом ответил учитель, не оборачиваясь.

Эйверин, выведенная из оцепенения вопросом Тюльпа, подняла голову. Она увидела хрустальную фигурку и вскочила с дивана. Бельчонок шлепнулся на пол и недовольно пискнул. Но девчонка словно этого не замечала. Она как зачарованная смотрела на руки Тюльпа, и в глазах ее на миг блеснули слезы. Эйверин быстро отвернулась, шмыгая носом.

Тюльпинс посмотрел на учителя, а потом на девчонку, чувствуя странное напряжение. Он озадаченно пожал плечами и вернул птичку на место. Видимо, влюбленные девчонки могут вести себя ужасно глупо и непредсказуемо. Да и учитель что-то не в себе.

Мистер Гиз шумно выдохнул, уселся за стол и поднял газету.

– Ох, сколько удивительных событий происходит каждый день, вы согласны? – прогнусавил он, шмыгая носом.

– Д-да, пожалуй, – кивнул Тюльп, едва не расхохотавшись. В его жизни ничего не происходило долгие годы, а потом жизнь, решив, видимо, что за ней должок, осыпала его с ног до головы такими событиями, что до самой смерти хватит.

– Мистер Гиз, а кто я? – громко спросила Эйверин, резко развернувшись. Щеки ее по-прежнему полыхали, а в глазах искрилась недобрая энергия, которая испугала Тюльпа. Девчонка подняла с дивана свою белку и поцеловала ее в холку, видимо, прося прощения за свой опрометчивый поступок.

– Вы, моя милая, таус. Мастер над иллюзиями. – Мистер Гиз опустил газету и с такой нежностью посмотрел на девочку, что Тюльп осуждающе покачал головой. Учитель же видит, как краснеет перед ним служка, как ей неловко. Зачем же поощрять такие заранее обреченные на провал чувства?

– Я не знаю, что такое таус, – ответила Эйверин, нахмурившись. Она как будто бы вспоминала, где раньше могла слышать это слово.

– Вы – как Тюльпинс, только родом вы отсюда, милая. Пока в ваших силах внушать животным свои эмоции, – мягко ответил учитель, кивая подбородком на бельчонка. – Я сразу его заприметил. Он ведь всегда дрожит, когда вам страшно, верно? Кричит, когда вы кричите, дерется, когда вы негодуете…

Девчонка испуганно дернулась и дрожащими руками пересадила бельчонка на диван. Она отскочила к стене, прижав руки к груди. Ее глаза расширились от ужаса, а щеки вновь стали мертвенно-бледными.

– Чего вы так испугались, милая? – Мистер Гиз встал из-за стола, настороженно комкая газету.

– Это… это жестоко, – пролепетала Эйверин. – Получается… получается… – Тонкие губы ее задрожали, она посмотрела на учителя и застыла на несколько мгновений. – Из-за меня… столько… боли.

За долю секунды до того, как девчонка выскочила из кабинета, Тюльп заметил, как брызнули из ее глаз слезы.

Тюльпинс попытался разрядить обстановку дурацкой шуткой, которую когда-то слышал от Самсела, но лицо мистера Гиза вытянулось от печали. Огонь, полыхавший в больших черных глазах, потух. Учитель кинул беглый взгляд на хрустальную птичку, стоявшую на столе, и вновь опустился в кресло, прижав пальцы к губам.

– Тюльпинс, вы не будете против, если неначавшееся занятие наше прекратится? Я обещаю, что мы наверстаем упущенное при первой же возможности. Вы можете меня простить? Кажется, мне нужно немного поразмыслить.

– Конечно, мистер Гиз. – Тюльпинс почтительно поклонился и обеспокоенно взглянул на всеми покинутого бельчонка, забившегося в угол дивана.

– Я о нем позабочусь. А может быть, Эйверин захочет за ним вернуться. Передайте ей, что я должен вас научить пользоваться способностями и в нужный момент их подавлять. Она сможет больше не причинять… – мистер Гиз прочистил горло, – боль своему питомцу. Вы знаете, куда идти? Мистер Элнеби показал вам комнаты?

– Д-д-да, конечно. – Тюльп поспешно поклонился и вышел в коридор.

Девчонка стояла возле узкой дверки, ведущей на задний двор, и, увидев Тюльпинса, отвернулась. Но парень по этому поводу не расстроился: он не был уверен, что готов услышать девичьи тайны. Конечно, мистер Гиз до ужаса красив, но выслушивать россказни об этом часами… Тюльпинс вспомнил свою кузину из Тридцать Первого: она всегда говорила много, сбивчиво и только об ухажерах. Ужасно назойливая кузина, после нее молодой господин на всех девчонок смотрел с опаской и подозрением, даже заговаривать с ними не пытался, чтобы не оконфузиться.

Тюльпинс покачался на пятках, раздумывая, уйти в свою комнату или подождать здесь. В итоге он решил, что оставлять опечаленную девчонку одну неблагоразумно, а пригласить ее к себе вообще будет верхом глупости. Поэтому он прошел дальше по коридору и уселся на мягкий диванчик у окна. Рядом оказалась подставка с вазой, полной белых гербер. Чем не прекрасное место для времяпрепровождения?

Что-то уперлось Тюльпу в ребра, и он, пошарив во внутреннем кармане, достал потертый альбом для рисования. Он не видел его уже много лет, но знал, что будет на каждой страничке. Рисунки карет, портреты Полуночи, изображения диковинных цветов из оранжереи… И последним, незаконченным наброском будет, конечно же, попытка перерисовать деревенский пейзаж, увиденный однажды.

От комнаты мистера Гиза полетели пронзительные звуки скрипки. У Тюльпа засаднило в горле, в груди что-то тревожно шевельнулось. Он помотал головой, прогоняя наваждение, и раскрыл альбом. Красная трава и синее небо вспыхнули перед его глазами, солнце, пропитавшее картинку, полилось в плохо освещенный коридор.

А музыка мистера Гиза звучала все громче и громче. Она лилась в уши, попадая внутрь, заливая само сердце едкой печалью.

Открытка – рисунок был не чем иным, как открыткой, – выпала из дрожащих рук Тюльпа. Вот что он видел много лет назад, вот что запомнил на всю оставшуюся жизнь. Вот то, что привело его к череде беспокойных дней. Масло и бумага, превратившие достопочтенного молодого господина в жалкого слугу. Не пожелал бы он тогда оказаться на этом поле, не стал бы кричать на матушку, она была бы сейчас жива. Может быть. А может быть, судьба выбрала бы другой способ жестоко над ним подшутить.

Тюльпинс поворошил волосы и зажал уши: музыка мистера Гиза становилась невыносимо тяжелой и отрезвляющей. Подбородок парня задрожал, слезы потекли по щекам к высокому вороту рубашки.

Он поднял открытку и невидящим взглядом на нее уставился. Надпись на обратной стороне расплывалась, буквы, написанные убористым почерком, сливались воедино.