Борис Камов - Сумка Гайдара

Инструкция свыше наставляла их, как обыскивать мертвых и пересылать найденные документы. Забирая ворох бумаг без сумки, солдаты рисковали все растерять.

Непорядок. Конфуз. Нарушение инструкции. А солдат ведь было много. Если один поступал неправильно, другой тут же доносил. Значит, противогазный чехол кинули не случайно.

В чем же дело?..

И я построил в уме простенькую логическую фигуру, которая называется силлогизмом:

Сумки бросают, если в них нечего носить.

Солдаты сумку Гайдара бросили.

Следовательно, нести им в сумке было нечего.

Сумка была пуста.

Или в ней лежала одна какая-нибудь тетрадка, которую солдаты просто выкинули.

Это объяснение сразу примиряло все разрозненные сведения.

Гайдару ничего не стоило взять сумку на последнее задание, ведь она теперь была легкой.

Абрамов и Скрыпник могли не запомнить, была ли она у Гайдара в последний вечер, ведь сумка «похудела» и утратила привычный облик.

Бутенко мог знать от случайного, не найденного мною свидетеля, что бумаги Аркадия Петровича забрали солдаты, поскольку блокнот или тетрадку Гайдар, конечно, в сумке нес.

«Хорошо, хорошо, — подбадривал я себя. — Кажется, не все еще потеряно. Остается лишь ответить на последний простенький вопрос: когда, где и кому Аркадий Петрович передал на хранение основную часть своих бумаг?»

Когда я вернулся из леса, Афанасия Федоровна ссыпала с противня в большую глиняную миску пирожки.

— Вот и славно, — обрадовалась она, — все горячее. Мойте руки. Испекла с калиной, как вы вчера просили.

Я ополоснул над тазом руки, выбрал пирожок, бока которого раздувались от ягод, и положил на блюдце: не елось.

— Для вас пекла, а вы даже один пирожок съесть не можете? — обиделась Афанасия Федоровна.

Я устыдился, съел. Принялся за второй.

— А как вы думаете, — спросил, — мог Аркадий Петрович где-нибудь оставить свои тетрадки без сумки?

Афанасия Федоровна подошла ко мне, положила на плечо руку:

— Вы сейчас покушайте. Поспите часок. А когда проснетесь, мы поговорим. Или хотите — пойдем в кино. В клубе сегодня кино. Какая-то «Леди...», фамилию не запомнила.

— «Леди Гамильтон»?.. Тогда обязательно пойдем. Но раз вечером у нас не будет времени, то лучше, если мы поговорим сейчас.

И дал Афанасии Федоровне послушать ту часть моей беседы с Касичем, где он рассказал про найденную им пустую сумку.

— В старом лагере Аркадий Петрович бумажки свои не оставлял. Это я вам точно говорю.

Афанасия Федоровна налила в тарелки себе и мне картофельного супу:

— Вы кушайте, а я буду рассказывать. Когда они пришли к нам после боя у лесопилки, сумка у Аркадия Петровича была полнехонька. Он поставил ее на лавку. И она стояла не колыхнувшись, как сундук.

— А в новом?

— А в новом лагере где там оставлять? Вы лес этот видели: две землянки и дерево от дерева за десять метров. Вы бы свой патефон, или как там он называется, захотели бы в таком месте оставить?

Я засмеялся.

— Но предположим, — не унимался я, — что он оставил свои бумаги командиру отряда Горелову. Куда рукописи могли бы потом деться?

— Я ж говорила: не любил он оставлять.

— Понимаю, но предположим. Вот же вам он оставил сумку. А потом пришел и забрал. Допустим, что вечером 25 октября, на одну только ночь, Аркадий Петрович передал свои бумаги на хранение командиру отряда. Куда Горелов после гибели Гайдара мог деть его рукописи?

Между бровей Афанасии Федоровны появилась складка. Глаза сузились, нижняя губа чуть презрительно выдвинулась вперед, а все лицо сделалось отрешенным, что обычно свидетельствовало о напряженной работе мысли.

— Разве только прикопали с остальными вещами, — неуверенно предположила она.

— Прикопали?! Партизаны что-то закапывали?! — едва слышно произнес я.

— А как вы думали? Когда не стало Гайдара, на третий или четвертый день командир сказал: «Нужно уходить в подполье». А хозяйство у них было знаете какое?

Сердце во мне забухало, будто в грудь кто-то застучал кулаком.

— Отчего ж вы сразу не говорите самых главных вещей? — с болью и досадой сказал я.

— Откуда я знаю, что для вас главное? — с обидой ответила она. — Вы все спрашиваете про Гайдара... А его уже не было... А если рассказывать, что было после него, то не хватит никаких сил...

Когда командир отряда велел уходить в подполье, часть партизан вернулась в лес. Был с ними и мой муж, Андриан Алексеевич, председатель соседнего колхоза. Но в лесу он простудился. Пришел ночью домой отогреться и подлечиться. А за хатой, видать, уже давно следили. И сразу явились полицаи.

Я закричала:

«Зачем вы стаскиваете его с печки? Вы что, не видите: он тяжко болен? У него температура под сорок?»

«Ничего, — засмеялись полицаи, — мы ему температуру быстро собьем».

И увели. В одном костюме. Я догнала их и набросила Андриану на плечи пальто.

А через несколько дней полицаи выследили и моего брата, Игната Касича. Он был у партизан в шоферах.

А меня начали таскать на допросы.

«Кто приходил к тебе в дом?.. Кого кормила по ночам?.. Где теперь эти люди?.. Покажи, где они прячутся».

Я отвечала, что, может, кому кусок хлеба и пару вареных картошек подала. Но время теперь такое, что всех голодных не накормишь, а у меня четверо детей.

Полицаю надоело мое вранье, он пнул меня. Я не удержалась на ногах и, падая, стукнулась головой о медную ручку двери. Кровь в тот же момент залила мне глаза. Вышла на улицу — ничего не вижу. И люди боятся ко мне подойти... Как добралась до дому, сейчас уже и не помню.

Брата и мужа расстреляли...

А мои дети, Витя с Лидушкой, пошли однажды с товарищами погулять в лес. Увидели снаряд. С ними был один хлопец, старше их всех. Он начал отвинчивать медный колпачок. Снаряд в руках у него и лопнул. Хлопчика на месте убило. Остальных детишек ранило.

Лидушку увезли в Гельмязевскую лекарню — за восемнадцать километров. А Витю — в Золотоношу, за сорок пять. Я три месяца — день к Вите, день к Лиде. А лекарня уже немецкая. Треба каждую пятидневку гроши платить. А где их взять? Продам на базаре в Каневе платочек или платье. Внесу деньги. Не успею оглянуться — снова плати.

А когда пришли наши, позвали меня в райком. Разговаривали строго. Какое слово ни скажу — тут же печатают на машинке. И требуют, чтоб рассказала про отряд, про командира, про каждого партизана в отдельности. Но самое главное, чтобы я объяснила, по какой такой причине в отряде не уберегли знаменитого писателя и кто в этом больше всех виноват.

А что я могла объяснить, если видела их только за столом? Или когда они час-другой спали на лавках, а я в это время стирала им рубашки и тут же сушила раскаленным утюгом?..