Борис Камов - Сумка Гайдара

Командир вырвал листок. Поднес его к лампе. Бумага вспыхнула. Догорала она уже в пепельнице. Командир проследил, чтобы от рисунка ничего не осталось.

— Пригодился вам секрет, сообщенный командиром? — спросил я.

Афанасия Федоровна пожала плечами.

— Даже не знаю, как вам сказать... Погибли все, кто сидел тогда за столом. Секрет помнила я одна. Фальшивую могилу еще два раза кто-то разбрасывал. Я ходила нагребать. Боялась: вдруг тоже умру, не успев сказать детям, и не останется следа? Но и раньше времени говорить не хотела. А в сорок седьмом, когда приехали перевозить Гайдара, я была в Киеве. Возвращаюсь в Лепляву — бежит Витя:

«Ой, мама, писатели из Москвы приехали. С ними Тимур — он теперь моряк, носит саблю. Раскопали могилу — она пустая. В школу к нам приходили, спрашивали ребят: «Где захован Гайдар?» Никто не знает».

Я от Витиных слов так ослабела, что не могла двинуться.

«Беги, — сказала, — до Тимура. — Скажи: надо встать к раскопанной могиле спиной, а будка чтобы оказалась справа...»

С криком: «Я знаю! Я знаю, где захован Гайдар!» — Витя понесся через всю Лепляву к насыпи.

Но там уже перекопали всю поляну и могилу писателя нашли без него...

Прах Гайдара был перевезен в город Канев и похоронен на краю обрыва в парке, который теперь носит имя писателя.

Руки Афанасии Федоровны были устало опущены на колени. Лицо покрылось пятнами. Глаза наполнились слезами. В керосиновой лампе плавно покачивался язычок огня. И на выбеленной стене шевелилась тень в платке.

Радость от того, что я «вышел на материал», боролась во мне с угрызениями совести: каждый вечер я невольно вынуждал Афанасию Федоровну плакать. Торопясь закончить разговор, я деловито спросил:

— Вы мне утром покажете, где закопано оружие и поповский сундучок?

— Что вы сказали? — не расслышала она.

Я повторил.

— Я не знаю, где они закапывали.

— Но ведь при вас уносили винтовки!

Афанасия Федоровна кивнула:

— Чистая правда. Только на что мне сдались оружие и тот сундучок с бумагами? Командир сказал: «Запомни главную тайну». Я запомнила. Если б он сказал: «Пойдем, мы тебе покажем», я бы пошла. А самой мне в ту минуту ничего делать не хотелось. Все казалось страшным сном.

Я вышел в сени. Черпнул кружкой холодной воды. Сделал несколько глотков. Плеснул над тазом из той же кружки себе в лицо.

Когда я был совсем маленьким, я пытался поймать солнечный зайчик. Похоже, сейчас я занимался тем же самым.

— А кто бы мог мне показать? — спросил я, возвратясь.

— Я ж сказала: кто закапывал, все убиты.

— А невестка?

— Мы вместе сидели и плакали, пока хлопцы закапывали.

— Может, невестка что-нибудь знает?

— Спросите завтра сами. Я наказала ей принести парного молока. А то вам дома скажут: «Ничего себе, погостил на Украине — лица на нем нет».

...Елена Дмитриевна, вдова партизана Игната Федоровича Касича, пришла, когда мы заканчивали завтрак. Поставила на клеенку эмалированный бидончик с крышкой и, обращаясь ко мне, произнесла:

— Кушайте на здоровье. Вы очень худой. — Голос у нее был низкий, с какими-то волнующими интонациями.

Елена Дмитриевна сняла толстое, на вате, пальто, сбросила на плечи шерстяной платок. Она была изящна, тонка, миловидное в юности лицо еще не утратило своей привлекательности. Афанасия Федоровна налила ей чаю, пододвинула масло, хлеб, коробку с конфетами и сказала:

— Борис Николаевич интересуется оружием отряда и поповским сундучком. Не помнишь, где Игнат с Андрианом заховали?

Елена Дмитриевна поставила чашку на блюдце:

— Игнат позвал меня: «Идем, поглядишь». А я ревела вместе с тобой, заупрямилась. Командир заторопил: «Игнат, николи», то есть некогда. Так и не поглядела. Потом Игнат сказал: «Алена, мы закопали по-пид шулою, с правой стороны».

Я не пропустил ни звука. И тут же спросил:

— Где, где?

Елена Дмитриевна с готовностью повторила:

— По-пид шулою.

Но я все равно не понял. Она смущенно улыбнулась, не зная, как мне растолковать.

— Шулы, — пришла на помощь Афанасия Федоровна, — это столбы.

— Телеграфные?

— Нет, — спокойно пояснила Афанасия Федоровна. — У нас если строят сарай, то сперва вкапывают шулы, которые должны сарай держать.

— Значит, закопали в сарае?

— Конечно, — заулыбались женщины, довольные, что я, наконец, понял.

— А сарай цел?

— Откуда ему быть целым? — ответила Елена Дмитриевна. — Крыша прохудилась, стены как сито.

— Но стоит он там же?

— А куда ему деваться?

— Ты вроде перестраивала его после войны? — засомневалась Афанасия Федоровна.

— Не новый же ставила.

— А вот Игнат Федорович сказал: «По-пид шулою с правой стороны» — это если откуда глядеть? — обратился я к Елене Дмитриевне.

Она растерянно улыбнулась:

— Что лево, что право, — мне тогда было все равно.

Я подал Елене Дмитриевне пальто и отправился вместе с ней. Мы пересекли дорогу и тропинкой меж плетней вышли к противоположному краю деревни.

Леплява велика. В этой ее части я никогда не был. Здесь стоял почти новый дом. Стены его желтели неоштукатуренным деревом. А метрах в пятидесяти от избы серел пустой, давно заброшенный сарай. Соломенная крыша его сгнила. Доски стенок истончились, разошлись, образовав щели. Издали он выглядел прозрачным. Неколебимо стояли только шулы — шесть глубоко врытых опорных столбов: четыре по углам и два посередине.

Елена Дмитриевна поднялась в дом, а я проник в сарай. Если не считать чурбака для колки дров, он был совершенно пуст. Я обошел все углы и с нежностью погладил каждый столб. Я еще не знал, под которым из них склад и какая сторона для Игната Федоровича была правой. Но оружие и сундучок лежали у меня под ногами. И если бы у сарая было двести шул, я бы копал под каждой.

Когда я воочию и даже на ощупь убедился, что сарай на месте, оставалось только дойти до Елены Дмитриевны и попросить лопату. Но я уселся на чурбак и, вздрагивая от нетерпения, спросил себя:

«Что ты собираешься делать?»

«Откапывать склад партизанского отряда».

«Ты представляешь, из чего состоит этот склад?»

«Да, из большой партии оружия и сундучка с бумагами».

«Ты надеешься найти в сундучке удостоверения личности Гайдара?»

«Вряд ли. Скорее всего, они попали в руки гитлеровцев».

«Значит, ты думаешь, что под столбом закопаны рукописи Аркадия Петровича?»

«Похоже, что и рукописей в сундучке тоже нет. Зато в нем лежат комсомольские и партийные билеты. Они были сданы командиру на хранение. По ним я уточню список бойцов партизанского отряда. А кроме того, Горелов клал на дно сундучка сложенные листы бумаги».