Борис Камов - Сумка Гайдара

Когда Корней Яковлевич кинул трубку, Глазастый отчетливо увидел себя созидающим подземный завод. Терять ему было нечего. И леплявский полицай в отчаянии снова вызвал райуправу. И когда взбешенный Костенко во второй раз подошел к аппарату, Глазастый без лишних слов выкрикнул:

— Высокого я узнал. Он приходил в казарму путевых обходчиков с ручником. Высокий — корреспондент.

Костенко молчал. Сообщение зацепило. В одной-единственной подробности сошлось слишком многое.

Высокого вежливого партизана с ручником запомнила Домаха. А про корреспондента рассказывал Сашка Погорелов. Сашка сам видел: корреспондент надел однажды черную форму эсэсмана, натянул перчатки, вышел с жезлом регулировщика на шоссе (партизаны страховали его в кустах), остановил повелительным жестом «опель» и расстрелял в упор из автомата коменданта города Переяслав-Хмельницкий. В машине были найдены важные документы. И в отряде тут же создали группу, которой поручили доставить их через линию фронта.

Костенко знал: убийство полковника наделало шуму в немецких кругах. О несчастье было доложено в Берлин.

— Будь возле телефона, — все еще сердито велел Костенко Глазастому. И положил трубку.

В своем кабинете райстароста забегал из угла в угол. Отыскался след личного врага, который хотел его, Корнея Костенко, увезти в лес и повесить. А может, и не в лес, а прямо возле дома. И след того, кто убил полковника.

О личных счетах, подумал Костенко, надо промолчать. А сведения о том, что поблизости бродит диверсант, который бесстрашно расправился с полковником (вездеход с охраной отстал на каких-то двести метров) следовало продать подороже.

И тут Костенко застонал. Он не знал немецкого. Переводчика в райуправе не было. Нужно было звонить в Золотоношинское полицейское управление, которому ничего не стоило приписать всю заслугу себе.

С душевной болью снимая трубку, Костенко для порядка взглянул на часы — швейцарские с центральной секундной стрелкой. Десять минут двенадцатого.

...Дежурный в Золотоноше, выслушав Костенко, сказал:

— Не ложьте трубочку. — И вышел в соседнее помещение.

Там находилось гестапо. Дежурный искал переводчика.

Переводчик, по-заграничному одетый парень из Львова, накрыв шляпой лицо, спал на стуле в приемной. Обычно в вечернюю смену выпадало особенно много работы, но сегодня у немцев был праздник.

Дежурный разбудил переводчика, и к офицеру гестапо они вошли вместе.

Гестаповский офицер с изящным шрамом у виска был педант. На дежурстве, с половины одиннадцатого, он, как правило, отдыхал, то есть пил крепкий кофе с домашним печеньем, которое ему присылала каждую неделю мама, и слушал по приемнику музыку.

Переводчик в двух словах объяснил офицеру, почему пришлось его побеспокоить. Сообщение было важное, но гестаповца оно не взволновало. Офицер любил поединки умов в хорошо обставленном кабинете. Ловить, да еще партизан, он предоставлял другим. Решив для себя, что поимка пятерых — ночью, в лесу! — дело армии, он оказался настолько любезен, что сам позвонил в штаб гарнизона.

В штабе гарнизона в этот вечер оставался совсем юный, недавно присланный лейтенант. Похохатывая, он рассматривал во многих местах порванный французский журнал, где почти не было текста — одни картинки. Звонок из гестапо застал лейтенанта врасплох.

— Благодарю, — ответил он гестаповцу. — Я немедленно доложу майору.

Майор в этот вечер был занят. В маленьком ресторане на улице Шевченко был банкет: отмечались полученные днем награды, первые за русскую кампанию.

Лейтенант позвонил в ресторан. Телефон в кабинете директора не отвечал. Директор лично руководил подачей блюд и вин. И оставить кого-либо возле аппарата не догадался. С трубкой, прижатой к уху, стоял навытяжку юный лейтенант.

В приемной гестапо, не смея уйти, маялся золотоношский полицай. Тут же на стуле снова спал переводчик.

В Золотоношском полицейском управлении возле снятой трубки сидел второй дежурный. Каждые несколько минут он неумело прикладывал наушник и спрашивал у Костенко:

— Вы туточки?

Костенко был «туточки». Он сидел в кресле с белым, словно бы напудренным лицом. То, что его заставляли столько времени ждать, он объяснял пренебрежением к себе, которое связывал с тем, что немцы стали ему меньше доверять.

А пятеро партизан, из-за которых начался и вот-вот должен был потухнуть небольшой телефонный переполох, постучались в хату Степанцов. Феня их тут же усадила за стол. Кормя борщом из теплой печки и тушеной картошкой, торопливо сообщила нехитрые новости: назавтра после боя приезжали в село германцы. Обошли все дома. Похватали несколько кур. И уехали. Сейчас ни одного солдата в Лепляве нет.

Феня предложила остаться переночевать. Соблазн, конечно, был велик, но партизаны поблагодарили за ужин и направились дальше.

Старательный лейтенант, видя, что не дозвониться, отправил с письменным донесением связного. Путь до ресторана был некороток, но транспорта в своем распоряжении лейтенант не имел.

Майор еще днем позаботился о том, чтобы все легковые машины и мотоциклы с колясками были поданы к ресторану — развозить по домам «свежих кавалеров», поскольку «герои имеют право на маленькие слабости».

Когда посыльный добежал до ресторана, швейцар в фуражке с золотым галуном его не впустил.

Связному оставалось только вернуться, но расторопный шофер из штаба, который изнывал от безделья, погрозил швейцару кулаком и втолкнул посыльного в кухню. Среди крахмальных колпаков, раскаленных плит, чанов и столов с грязной посудой солдат и вовсе растерялся, но его приметил официант, тайный приятель гестаповца со шрамом.

— Вы желаете поужинать? — спросил официант по-немецки.

— О нет, мне нужен герр майор.

Официант показал солдату, где повесить шинель, провел его в пиршественный зал и шепнул майору, что к нему посыльный.

Майор, продолжая улыбаться своей только что произнесенной шутке, извинился и с бокалом в руке подошел к солдату.

— Выпей за нас, — сказал он, протягивая свой бокал. — Я надеюсь, в следующий раз ты тоже будешь в этом зале. — На кармане майора поблескивал новый бронзовый крестик с мечами, полученный нынче днем.

Выхватив в записке глазами фразу: «...в Лепляве обнаружены партизаны», майор почувствовал, как у него сохнет во рту и улетучивается праздничное настроение.

Майор кивнул солдату. Вернулся к столу. Мельком взглянул на своего заместителя, который всего четыре дня назад рапортовал, что партизаны полностью уничтожены: «...кого пощадил минометный огонь, те предпочли утопиться в болоте, демонстрируя свой славянский фанатизм».