Борис Камов - Сумка Гайдара

— Я так сказать не могу, — с оттенком сожаления произнес он. — У меня дружбы с ним не получилось. Но зато у меня есть заслуга: я ввел Аркадия Петровича к нам в дом, — засмеялся Швайко.

Мы с братом стояли на посту. Володя с одной стороны нашего барака, а я — с другой. Отец велел встречать гостей. Кто придет, сколько будет народу — этого он нам никогда не говорил. И уже после мы узнали, что это была группа Орлова.

Через пост Володи, я видел, прошло, наверное, человек двадцать, если не больше. А мимо меня — никто. И я уже решил, что ждать некого.

Вдруг под чьими-то ногами неосторожно хрустнул валежник, и в кустах, где нет никакой дороги, послышался шорох. В голове сразу: «Кто?! Немцы?.. Полицаи?.. Или случайный военный, которому дали наш адрес, а он сомневается, туда ли попал?.. И что делать: ждать, не подавая вида? Или, наоборот, бежать, пока еще не поздно, к отцу?»

Никакого решения принять я не успел, потому что в зарослях еще сильней затрещало. И оттуда появился высокий красноармеец. Плечи молотобойца. Лицо круглое. На голове пилотка. Одет в короткую, словно нарочно подрезанную, шинель. Сапоги немецкие, трофейные — и те с короткими широкими голенищами. Такое впечатление, что все обмундирование ему мало. На боку оттопыривается противогазная сумка. А в руке, прямо перед собой, он держит парабеллум.

А мы ведь с братом на пост выходили безоружными. Пистолеты у нас с Володей появились позже. И когда я увидел этого незнакомца, который шел с револьвером прямо на меня, стало жутковато.

А уже полутьма. Я один. Володя в стороне. Да и что он сможет сделать, если даже его позвать? А незнакомец, не опуская парабеллума, идет прямо ко мне.

«Немцев, — шепчет, — поблизости нет?»

«Пока, — отвечаю с душевным облегчением, — нет».

«Понимаешь, сбился с тропинки. Наши тут недавно прошли. Не заметил, случайно, в какую сторону?»

Я отвел его к бараку.

«Идите, — показал, — по коридору прямо».

А во мне и радость, что незнакомец оказался свой, и еще не выветренный страх.

Я, конечно, его не узнал. И когда ужинали за одним столом — тоже. На портретах в своих книгах он был молодой, смеющийся. А в нашей комнате сидел уже человек средних лет, и видно было, что ему сильно нездоровится. Это уже после чая он вдруг стал читать наизусть главы из своих произведений и нам открылся.

— Экзамен по детской литературе вы Аркадию Петровичу вроде бы сдали, — пошутил я. — Отчего же у вас не сложилась с ним дружба, как у вашего брата?

— Отчего? — виновато и чуть насмешливо улыбнулся Василий Михайлович. — Не хватило времени...

Когда немцы заняли наш район и родители решили, что мы будем помогать окруженцам, отец распределил между нами обязанности.

Володя был проворней. Ему отец доверил разведку. Брат ходил по деревням. В каждом селе у него имелись — или он себе нарочно завел — приятели. И от них точно знал, где стоят солдаты или в какую сторону направились полицаи. Они поодиночке-то ходить боялись.

В зависимости от доставленного сообщения отец выбирал маршруты для тех военных, которые направлялись к линии фронта. Проводником с ними отец посылал несколько раз Володю.

А я отвечал за охрану дома и безопасность гостей. Военные посещали нас каждый день. Их надо было накормить, дать умыться, устроить в сарайчике на ночлег, приготовить еды на утро и на дорогу. Поэтому вторая моя обязанность состояла в том, что я помогал по хозяйству маме. Был, так сказать, тимуровец у себя дома.

Когда под Озерищами поселился отряд Орлова, отец назначил Володю связным между домом и шалашным лагерем. Брат бегал туда каждый день, иногда по два-три раза. Часто виделся с Гайдаром. И если Аркадий Петрович был свободен, они подолгу беседовали.

Володя расспрашивал, каждый ли мальчишка в гражданскую мог вступить в Красную Армию; как Гайдар в пятнадцать лет смог сделаться командиром; интересовался, почему Аркадий Петрович написал ту или другую книгу, встречал ли он на самом деле Жигана, Чубука, Яшку Цыганенка, Сережу Щербачова, Тимура или они выдуманы.

Возвращаясь, Володя многие беседы тут же мне пересказывал. Ответы Гайдара были очень интересны, особенно когда он объяснял, кто послужил ему «моделью» для того или иного образа. Но я был весь в заботах о том, чтобы наколоть поскорей дрова, привезти три-четыре мешка картошки, выкопать поглубже яму, в которой бы картошка не померзла и не повяла до весны. И слушал брата вполуха.

Одно я запомнил: Аркадий Петрович объяснял Володе, что в Чубуке из повести «Школа» собраны черты многих людей, которые сыграли важную роль в судьбе самого Гайдара.

Это был отец, школьный учитель Галка, который тоже выведен в повести «Школа», и несколько командиров Красной Армии. Их советы и уроки много раз спасали Гайдару жизнь на гражданской и в сорок первом.

Конечно, Володя рассказал бы вам об этих беседах лучше.

— А с вами Аркадий Петрович воспоминаниями не делился?

— Нет... Но зато, — повеселев, добавил Швайко, — у нас было с ним приключение.

Поехали мы однажды с Аркадием Петровичем за соломой. В своих шалашах, на голой земле, они по ночам сильно мерзли. А солому и подстелить можно, и щели ею заткнуть, и просто в нее зарыться.

Погрузили мы на повозку маленький стожок. Катим назад. Тележка у меня двухколесная, на Полтавщине такую называют бида. Я стою на оглоблях, управляю резвой нашей лошадкой. Аркадий Петрович свернулся калачиком на макушке воза.

А день выдался теплый, засветило солнышко. В лесу тихо, уютно, кругом золотая листва, будто нет никакой войны.

Подъехали к крутой горке, на вершине которой стоял наш барак, я стал нахлестывать лошадь, чтобы она резвей взяла подъем и не вздумала остановиться на полпути. Взлетели мы наверх стрелой. Это мне показалось странным. Оборачиваюсь, а пассажира-то моего и нет. Он, видать, на теплом солнышке пригрелся, заснул и, когда я погнал в гору, сполз.

Я перепугался. Остановил биду. А в голове веселенькие мысли: что, если, падая, Гайдар напоролся на штык своей же винтовки или просто сильно ушибся?..

Кинув вожжи, я сломя голову бросился назад. Смотрю — бежит сам. В руке винтовка. Лицо заспанное и рассерженное.

«Что ты, кричит, за возчик такой: седока потерял?!»

А я, с одной стороны, доволен, что ничего плохого с ним не случилось, а с другой — горю со стыда.

«С детства, отвечаю, при лошадях. Сколько народу перевез. И сроду у меня никто с воза не падал. Это впервые, извините».

А Гайдар не спеша вскарабкался на самый верх, устроился поудобней и засмеялся:

«Поскольку в первый раз, то прощаю. Но когда вернутся наши и ты станешь работать в школе, то приди в класс и честно сознайся: «Ребята, я потерял однажды в лесу писателя». А я после войны приеду и проверю».