Борис Камов - Сумка Гайдара

Я приблизился к столу. Он был покрыт выцветшей клеенкой.

Значит, за этим столом Гайдар собирался после войны писать вместе с Лелей, Володей и Васей книгу. Тут в последний свой приход он объяснял Михаилу Ивановичу, что его бумаги представляют не меньшую ценность, чем секретные документы. На этом столе были завернуты в старенькую клеенку тетради. И Михаил Иванович вынес сверток через ту же дверь, в которую мы только что вошли, в тот лес, что растет вокруг.

Вроде я достиг в своем поиске предпоследней черты. От рукописей Гайдара меня сейчас отделяли не города, не села, не реки, не версты. От полуразваленного дома, где мы находились, до тайника Михаила Ивановича оставались метры. Сколько — тридцать, сорок, семьдесят?.. После долгих месяцев поисков и мытарств, переездов и перелетов, радио- и телепередач с запросами я, казалось бы, находился у самой цели, которая... по-прежнему была далека.

Подстелив свежую газету, которую мы утром купили в киоске, Василий Михайлович сидел на лавке за столом, а Юра уверенно, почти профессионально, метр за метром обследовал комнату: выдвигал ящики самодельного буфета, обстукивал половицы и стены, заглянул даже под печь.

Он извлек немало хозяйственных предметов: кочергу, сковородку, ухват без черенка, чугун, погнутую вилку. К тайнику Михаила Ивановича они отношения не имели.

Печь разгораживала помещение на две неравные половины. Я заглянул в закут. В узкий простенок были втиснуты маленький столик и лавка. Это была комната Васи и Володи. Сюда они пригласили Гайдара в памятный вечер первого знакомства.

Я придвинул скамейку, встал на нее и оглядел лежанку.

Кирпичи хранили еще кислый запах перестоявшегося теста и легкий дурман сухих трав. Превратясь в пергамент, валялся истершийся кожушок. Больше ничего здесь не было. Я спрыгнул на пол. И снова оглядел закут.

Над столом косо висела легкая тростниковая этажерка. Она была пуста, и только на верхней полке лежала растрепанная книга без обложки. Я взял ее, отряхнул пыль. Раскрыл. Это оказался учебник ботаники. Параграфы обведены кружками. Строчки подчеркнуты. Я пролистнул книгу и на всякий случай потряс.

Выпало два засохших садовых эдельвейса. Беловато-серые сплющенные цветки способны сохранять свою форму десятилетия. Но все это я заметил краем глаза, потому что из тех же страниц выпала сложенная вдвое полоска бумаги в клетку.

Ученые считают, что во сне за секунду можно прожить целую жизнь. За эту секунду, которая мне понадобилась, чтобы наклониться и поднять листок, в голове пронесся вихрь мыслей. Вспомнил я и рассказ Эдгара По «Украденное письмо».

Был похищен государственной важности документ. Его искали во всех почти недоступных местах. А похититель спрятал листок в кожаную охотничью сумку, которая висела на виду.

И еще я думал: «Связана ли записка из книги с той, что была вложена в комсомольский билет Володи?.. Что, если это две половинки одного текста?.. Но кому и для чего Володя мог оставить эти половинки?..»

«Для Володи война долгое время была игрой», — вспомнил я слова Василия Михайловича.

В записке было: «Вовка, дай списать!»

Я вложил листок в книгу и оставил ее на столе.

* * *

Василий Михайлович повел нас мимо полусгнившей изгороди, за которой начинался лес. И вскоре, позабыв о нашем присутствии, он стал рассматривать деревья. Сперва его интересовали только сосны. Каждую из них он оглядывал снизу доверху, подолгу задерживаясь на верхушках и время от времени бросая взгляд на изгородь: далеко ли она.

Внезапно Василий Михайлович вздрогнул, резко поднял голову и сделал несколько быстрых шагов вперед.

Рядом затрещали ветки, с лопатами под мышкой появился Юра. Швайко стоял перед раздвоенной сосной.

— Первый привет от Володи, — хрипло произнес Василий Михайлович.

— Под ней и рыть? — спросил Юра.

— Малость подожди. Теперь уж немного осталось, — ответил Швайко.

Он взял из Юриных рук лопату. Провел по земле идеально ровную черту. Построил к ней перпендикуляр. Разделил верхний левый угол пополам и, смешно ставя ноги по одной линии, стал отмерять шаги.

Я вдруг отчетливо представил, как это делал сам Володя, который продолжал по инерции играть в индейцев, следопытов и сыщиков. Конечно, Володя не предполагал, что его клад станут искать без него. И теперь Василий Михайлович трогательно копировал его движения, чтобы не ошибиться в расчете таинственных координат...

Нетрудно было догадаться, куда направляется Швайко. Я увидел березу с мощным, выпирающим из земли корнем, который переходил сразу в три одинаково изогнутых ствола. «Трехстволка». Приметней дерева не придумаешь. Володин клад должен быть здесь.

И не ошибся. Швайко остановился. Обтер платком пот со лба. Обнял один из стволов. Похлопал его, как друга после долгой разлуки. И сказал, ни к кому не обращаясь:

— Чайку бы сейчас.

Юра бросил лопату. Исчез. И вернулся с белой пластмассовой канистрой литра на три.

— Пейте. Утром набирал.

— А кружка есть?

— А вы вот так, — посоветовал Юра и, отвинтив крышку и высоко подняв канистру над головой, подставил широко раскрытый рот под струю.

В итальянских фильмах подобным способом пили вино из бурдюка лихие супермены.

Швайко попробовал напиться по-суперменски. Вода затекла ему за воротник. Вымочила всю рубашку.

— Я лучше, Юра, из ладошек попью. Налей, — сказал Василий Михайлович и протянул водителю канистру.

Я взглянул на часы: половина одиннадцатого.

— Начнем? — спросил Юра.

Швайко кивнул. Юра схватил с земли лопату.

— Юра, у твоей лопаты сломан черенок, — сказал я ему.

— Да вы что? Инструменты совсем новые. Петр Филатович велел дать со склада.

— А вот иди сюда, я тебе покажу.

Держа лопату обеими руками, Юра подошел ко мне. Взгляд его был оторопелым и неприязненным.

— Дай Василию Михайловичу самому найти, — сказал я тихо. — Мы придем на помощь, если он устанет или позовет.

Юрино лицо смягчилось. Он улыбнулся и кивнул. И тут же отправился к машине.

Я издали наблюдал за Швайко. Он не спеша нагнулся, поднял с земли лопату и, не оглядываясь, не ища нас, приблизился к березе. Дважды обошел ее, словно выбирая, с какой стороны начать. Вонзил лопату в землю и отбросил первый ком.

Юра принес острый топор, оба лома и ведро с веревкой. Мы продолжали с ним стоять в сторонке. Василий Михайлович уже скинул пальто и пиджак. Под березой желтела немалых размеров яма. Но в том, что Швайко выбрасывал своей лопатой, не было ничего, кроме чистого песка и белых, тонких корневых побегов.

Швайко остановился, рукавом рубашки вытер лицо.

Я подошел поближе:

— Дайте-ка, Василий Михайлович, я вас сменю.

— Пока не надо, — ответил он и начал рыхлить стены ямы, видимо надеясь, что острие вот-вот наткнется на что-нибудь металлическое или тряпично-упругое. Но, кроме щепок и обрубленных корней, ему ничего не попалось.