Журнал «Пионер» - Пионер, 1954 № 4 АПРЕЛЬ

У сестры Митраши - «Золотой курочки» - тоже есть своя борьба и победа. Настя не заметила, как сошла с тропинки, и обсыпанная клюква завлекла её на такую палестинку, где она потеряла было самую память о брате, погибающем рядом с ней в Слепой елани. Надо бы ей при радостной встрече с палестинкой вспомнить о брате своём и крикнуть ему: «Милый друг, мы пришли!» - а она ползёт за клюквой, одна, вся мокрая и грязная, такая, что проходящий мимо лось «её и за человека не считает: у неё все повадки обычных зверей, на каких он смотрит равнодушно, как мы на бездушные камни».

После встречи с братом Настю мучает совесть, она стыдится своей жадности и отдаёт всю клюкву приехавшим ленинградским детям.

Написана «Кладовая солнца» так удивительно, как будто для писателя даже и труда не было писать такую прекрасную сказку про нашего человека и его Родину. Читать «Кладовую солнца» - истинное наслаждение. Чего стоит торжество встречи солнца на борине Звонкой, когда все птицы и зверушки стараются выговорить «какое-то общее всем, единое прекрасное слово»!

Мы все скоро прочтём новую большую книгу Михаила Михайловича, «Корабельная чаща», которую он закончил незадолго до своей смерти. В этой книге Пришвин рассказал о том, как знакомые нам из повести-сказки «Кладовая солнца» Митраша и Настя, потерявшие мать во время Отечественной войны, узнают, что отец их, которого они считали погибшим, жив. После ранения он лечился на севере и, хорошо зная лесное хозяйство, задержался там, чтобы помочь местным людям в их работе. Брат и сестра решают поехать и отыскать своего отца. Многие, многие советские люди, встреченные ребятами на пути, помогают им.

Для того, чтобы была написана «Кладовая солнца», «Корабельная чаща» и множество других книг, Пришвину надо было собирать по травинке, по цветочку, по ягодке в свою творческую кладовую великое богатство знаний и любви к родной земле и человеку. Это богатство Михаил Михайлович собирал в продолжение всей свой большой и прекрасной жизни художника и превращал его в свои замечательные книги. Многие поколения будут читать и любить их.

Н. Емельянова

М. Пришвин

Рисунки В. Никольского.

Пока дети спали, солнце невидимо за горизонтом переодевалось в новую утреннюю одежду. Так бывает всегда в стране полуночного солнца: уже, начиная с полой воды, солнце не садится, как на юге, а переодевается из вечерней зари в утреннюю и выходит в новой одежде.

Так и в это утро: дети ещё только уснули по-настоящему, а солнце уже встало. В это утро для солнечного глаза была перемена в зелёных лесах. Раньше в зелёном река бежала синяя, а теперь от схваченного полой водой шкуреного леса река стала жёлтая. В эту жёлтую реку из лесов бежала одна маленькая речка - прежняя синяя жилка. Но то была не речка, а временный поток по зимней дороге-ледянке, сделанной зимой для ската срубленных и ошкуренных деревьев к реке. Вот теперь, спасаясь от половодья, на ледянку выбежал из глубоких снегов потревоженный водою медведь и бросился в эту малую речку на зимней дороге.

По этой ледянке медведь, где было глубоко, плыл, а где мелко, - бежал. В то самое время, как медведь несся по ледянке, вслед за ним выбился из глубоких снегов мокрый, долгий, худой, измученный лось. Его начали преследовать охотники ещё по насту, когда он не мог бежать и резал себе ноги о наст. Но вдруг стало теплеть, наст размяк, лосю стало легче даже и в глубоком снегу, он стал набирать скорость и подбежал к ледянке в то самое время, как по ней проплывал медведь.

Так велик был у лося страх перед человеком, что на медведя он не обратил никакого внимания, как будто медведь ему был свой. Только уж когда эти лесные братья добрались до жёлтой реки плывущего леса и медведь в раздумье остановился на берегу, то и лось, не дойдя до медведя, тоже остановился и как бы задумался.

Вдруг послышался позади подозрительный шум и крики охотников, потерявших надежду настигнуть лося, и медведь бросился прямо в тесноту плывущих хлыстов. Лось по примеру своего лесного товарища бросился тоже.

Встречаясь с плывущими по реке деревьями, медведь с такой силой раздвигал их ударами лап, что некоторые хлысты глубоко ныряли, а другие как бы не успевали от ударов опомниться, на мгновенье задерживались, и оттого на короткое время на жёлтой реке сохранялась водная синяя дорожка. Оттого-то лось и спешил воспользоваться водной дорожкой за медведем, чтобы не дать деревьям сомкнуться.

С трудом медведь наконец пересёк реку и на разливе достиг какого-то берега. Вслед за ним вылез и лось, и как-то вышло у него это не сразу: сначала он выбросил передние ноги и немного помедлил с задними, казалось, он ожидал, что лесной брат ему, совершенно измученному, поможет. Но медведь не обращал на лося никакого внимания.

Лосю же пришлось сделать очень большое усилие, и так он, мокрый, длинный, худой и странный, был очень похож на подъёмный кран, а тому, кто в детстве читал Дон-Кихота, был лось похож на рыцаря печального образа.

По крутому взлобку, над животными, на самом верху затопленного Выгора, стоял шалаш, и сквозь просветы сена, покрывающего жерди, на зверей глядели человеческие глаза.

- Что нам делать? - шепнула Настя.

- Ничего, - ответил спокойно Митраша. - Они нас не тронут, они сами еле-еле на ногах держатся. Смотри, как брёвна лосю шею натукали.

- Тише! - шепнула Настя. - Они, кажется, собираются ложиться.

- Это лось, - сказал Митраша, - а медведь, смотри, опять собирается в путь.

И то была правда. Медведь что-то высмотрел недоброе своими маленькими глазками, покосился на шалаш и вдруг бросился в воду. Лось тоже вдруг ожил и бросился вслед за медведем. И лесные братья направились в ту сторону, где серой щёточкой между небом и водой стоял лес.

Долго не думая, Митраша с Настей закусили, не разводя огня, перетащили запасы продовольствия на плот, подправили приготовленное вчера спаньё на плоту, шалашик, заготовили запас дров для нудьи, устроились сами хорошо и, развязав причале, вверили свой плот и свою судьбу общему движению по реке круглого жёлтого леса.

Бывало со всеми, кто ночевал на плоту у своего костра и не проспал то первое мгновенье, когда первый солнечный луч встречался с нашим огнём: казалось, будто солнце с удивлением глядит на этот маленький, но такой тоже и упрямый на своём! месте огонёк.