Журнал «Пионер» - Пионер, 1949 № 12 Декабрь

- Товарищи, чай пить!

На другой день папа уехал, а у Серёжи начались каникулы. Скучать было некогда. Все двадцать четыре часа в сутки были заполнены удовольствиями. С утра всем отрядом они собирались на Волге, носились на лыжах с горы, подняв тучи снежной пыли, тормозили с полного хода и неслись дальше, расставив, как крылья, красные от мороза руки. Днём нужно было попасть в кино, потом на каток, тренироваться к спартакиаде, потом на ёлку, а с ёлки опять на каток… И когда, наконец, набегавшись досыта за день, Серёжа приходил домой, постель казалась ему такой уютной, что и предстоящий сон он зачислял в состав праздничных удовольствий. А утром, хотя и можно было бы поваляться лишний часок, Серёжа вскакивал, завтракал и убегал до обеда, потому что ни в чём не хотел отстать от товарищей, а товарищи у него были народ неспокойный. Потом каникулы пролетели. Собрав книжки, Серёжа отправился в школу, и замелькали дни, как две капли воды, похожие один на другой, и в то же время такие разные, такие непохожие друг на друга дни! Все они были заполнены задачами, примерами, правилами, законами, упражнениями… Но каждый раз это были новые задачи, новые правила, новые законы.

В феврале пришло письмо от папы из Архангельска. Папа писал, что много работает, так много, что некогда даже писать. «Все минуты у нас на счету. Зато все мы верим, что слово своё выполним…

Серёжа ответил на двух страничках, а в конце написал: «А насчёт нашего договора будь спокоен, папа, я тоже уверен, что выполню слово». Потом он сел к папе за стол учить английский, но буквы почему-то расплывались, глаза упрямо закрывались, и страшно хотелось спать. Ещё час он боролся с этим желанием, но затем опустил голову на руки и заснул за столом. А утром его увезли в больницу. Он заболел скарлатиной.

Через несколько дней жар спал. Серёжа был уверен, что он уже совершенно здоров, и то, что приходится лежать в постели, казалось ему страшной несправедливостью. Столько дел, важных, значительных, необходимых дел, которые не могут совершиться без него, осталось за стенами палаты, что было просто непостижимо, как это и завтра, и послезавтра, и ещё неизвестно сколько дней можно оставаться здесь!

Это было похоже на скверный сон: вот затрещит будильник, он проснётся, и опять всё будет хорошо. Но будильник не трещал. Дурной сон продолжался, и чувство неизбежной катастрофы не оставляло Серёжу.

Это тревожное чувство не давало ему спать. Он просыпался раньше всех в палате и, глядя на окно, занавешенное марлей, старался хоть мыслями вырваться из своего плена.

Весь его мир был теперь ограничен стенами белой палаты и широким четырёхугольником окна.

В палате стояло ещё пять таких же, как у него, белых кроватей с тумбочками. За окном виднелась стена высокого дома с пожарной лестницей. На лестнице, нахохлившись, сидели вороны. Большие, тяжёлые снежинки прилипали к стеклу и ползли вниз, превращаясь в прозрачные капельки.

«Значит, оттепель», - подумал Серёжа и закрыл глаза. Ему представилось, что он дома. «Выйду пораньше, - решил он, - скатаю пару снежков, и только Юрка высунет нос из парадного - так влеплю, что ой-ой!»

Потом приснилось, как Юрка отряхивает снег, как он хохочет, Серёжа тоже смеётся, и прохожие улыбаются, глядя на них. Вот они с Юркой неспеша идут в школу, на ходу обсуждая дела физического кружка: модель паровой машины почти готова, осталось пропаять и собрать котёл. Можно бы поручить это Игорю, но лучше не стоит. Он и так, того и гляди, «схватит» тройку по истории. А это они здорово с Юркой придумали: поставить отчёт физкружка на сборе дружины! Доклад поручили Серёже, он так и начнёт: «Все члены физического кружка учатся только на пять и на четыре…»

Вдруг отворилась дверь. Серёжа проснулся. Тихо шаркая туфлями, вошла в палату старенькая седая сестра тётя Нина. Ласково глядя сквозь стёкла больших очков, она раздала термометры.

Ещё один больничный день начался.

И, зажимая подмышкой холодное, как сосулька, стёклышко, Серёжа со страшной ясностью понял вдруг, что сегодня ребята без него будут играть в снежки, завтра без него испытают машину, а в субботу без него соберётся совет отряда…

Он представил, как Василий Алексеевич откладывает в сторону его тетрадку, возвращая контрольные по геометрии, и как Юрка на сборе дружины собирает листочки конспекта, закончив доклад.

Там без него продолжается жизнь. Там каждый день полон новой борьбой, новыми победами.

А тут… Тётя Нина, высоко подняв термометр, посмотрела на шкалу и с похвалой в голосе сказала:

- Тридцать шесть и шесть… Молодец, Мордвинов.

И от этого «молодец» Серёжа, который терпеть не мог слёз, чуть не расплакался.

Скучно тянулись эти трудные дни. Две койки в палате пустовали. На трёх лежали малыши: два второклассника и первоклассник. С ними даже поговорить было не о чем. И только письма с «воли», с «большой земли», как про себя называл их Серёжа, вносили разнообразие в монотонные больничные будни.

«Поправляйся скорее, сыночек», - писала мама и сообщала о маленьких домашних новостях.

«Поправляйся скорее, Сергей, мы тут без тебя горим», - писал Юрка и подробно перечислял все школьные происшествия.

«Поправляйся скорее, Серёжа», - писала старшая вожатая Нюра.

Точно сговорившись, все требовали: «Поправляйся скорее», - а он и не думал поправляться. Наоборот, с каждым днём он яснее понимал, что желанный час освобождения отодвигается всё дальше и дальше… Опять поднялась температура, по ночам «стреляло» в ухе, раскалывалась от боли голова.

Серёжу перенесли в другую комнату, и главный врач Денис Лаврентьевич, похожий на Тараса Бульбу, всё дольше задерживался у его кровати и, шевеля седыми бровями, говорил укоризненно:

- Плохо твоё дело, герой, придётся ещё погостить.

И Серёжа «гостил». Он пролежал весь февраль, пролежал март. В апреле два раза у его кровати собиралось сразу по нескольку врачей. Они передавали друг другу серёжин температурный листок, слушали сердце, осторожно щупали за ухом и спорили о чём-то тихими голосами, произнося непонятные слова.

И только перед самыми майскими праздниками Денис Лаврентьевич, подмигнув так, будто сообщает важную тайну, сказал:

- Пора, брат Мордвинов, и честь знать. Скоро выгоним…

Через две недели Серёже принесли его лыжный костюм, бельё и башмаки.

Держась за перила, он спустился по лестнице, прошёл какую-то комнату, заставленную шкафчиками, няня открыла дверь, и к Серёже бросилась мама: