Журнал «Пионер» - Пионер, 1949 № 11 Ноябрь

- Людмила Филипповна, дайте мне, пожалуйста, слово!

- Говори, Малеев!

Малеев поднимается на кафедру. В прошлом году он окончил нашу школу. Теперь он студент.

- Я полагаю так, - говорит он, - если человек сознательно идёт на смерть, он герой, ибо жизнь - самое дорогое, что есть у человека. II поэтому я не согласен с Лаптевым, что подлинный героизм свойственен только людям с передовым мировоззрением. Вспомним Савонаролу: он был фанатик, он сжигал картины великих мастеров, он обращал в прах прекрасные статуи. И, чтобы доказать истинность своей идеи, он согласился на испытание огнём. Его не страшили ни костёр, ни виселица, он верил и ради своей веры был готов на всё. Что же, разве он не ге‹рой? Бесспорно, герой. Он жертвовал жизнью во имя идеи!

Выступление Малеева вызывает целую бурю.

- Голландский солдат, воюя в Индонезии, тоже рискует своей жизнью. Что же он, по-твоему, герой? - кричит кто-то с места.

- Так значит, ты считаешь, что даже люди, не имеющие никаких принципов, могут совершить героический подвиг? Значит, и бандит, рискующий своей жизнью, по-твоему, - тоже герой? - иронически спрашивает другой.

И тут па кафедру поднимается Лёва.

- Кого из нас способен вдохновить мрачный подвиг Савонаролы? - говорит он. - Никого. А люди, страстно защищающие истину, навсегда остались образцами мужества, стойкости, героизма. Но ведь это и были передовые люди своей эпохи. Они защищали передовые, прогрессивные идей. Значит, мы снова возвращаемся к той же мысли: всё дело в том, за что борется человек. Героизма «вообще» нет. И только поступок, совершённый ради справедливого дела, мы можем назвать героическим.

- Позвольте мне задать вопрос, - сказала Людмила Филипповна, хотя Лёва ещё не сошёл с кафедры. - Почему вы все говорите о героизме как о чём-то мгновенном и непременно связанном с риском для жизни? Разве этим исчерпывается героизм?.Вспомним Чернышевского, его жизнь в ссылке, в одиночестве, его непрерывный труд. Ведь вся его жизнь - это и есть подвиг.

- Дайте мне слово, Людмила Филипповна, я

как раз об этом и хочу сказать! - сказал десятиклассник Орлов. - Докладчик ничего не сказал о повседневном героизме, а я хотел привести такой пример: ленинградские (рабочие завода «Электросила» в самые трудные дни блокады не прерывали работы. Руки примерзали к металлу, а рабочие перевыполняли норму. Разве это не героизм?

- Конечно, героизм! - взволнованно говорит голубоглазая светловолосая девочка., моя соседка. - Но ведь ты тоже приводишь в пример людей, которые работали в исключительных условиях. А если люди хорошо работают в обычной обстановке, - это не героизм?

- Я не буду разубеждать тех, кому кажется, что героическое непременно блистательно, - опять говорит Людмила Филипповна. - Я просто прочту вам письмо Наташи Ковшовой.

В руках у неё такой памятный по дням войны конверт-треугольник. Она развернула его и начала читать:

«Здравствуй, моя милая Олюшка! Много времени прошло с момента нашей последней встречи. Я тоже пережила суровую зиму, участвовала во многих боях, была ранена в обе руки и обе ноги. Но мне, как всегда, повезло, все ранения незначительные, только первое время пальцы на левой руке совсем не действовали. В госпиталь я не пошла, лечилась в роте выздоравливающих. Сейчас совсем здорова, только шрамики болят, особенно в дождливую погоду. Ну, я на это не обращаю внимания… Мы с моей подружкой Машенькой обучили немало молодых снайперов. С каждым днём наши ряды пополняются, счёт растёт… В общем новостей много, всего не напишешь. Ну, а ты как живёшь, старый мой дружище?»

Людмила Филипповна дочитала письмо в полной тишине. Всем казалось, что Наташа сама приняла участие в споре и сказала своё убедительное, веское слово.

И тогда мы вдруг заметили, что Лёва всё ещё стоит па кафедре.

- Да, - говорит он, словно его ни на минуту не прерывали. - Многое начинается с мелочей, с повседневного, будничного. Некоторым, может быть, покажется, будто то, что я сейчас скажу, к делу не относится. Но я всё-таки скажу. Вот на днях у нас в десятом классе произошёл такой случай. Вы помните, в школе испортилось отопление. Людмила Филипповна со специальной комиссией занялась выяснением причины. Оказалось, кто-то из нас повернул кран и испортил батарею. Людмила Филипповна спросила, кто это сделал. Но у того, кто был виноват, не хватило мужества сознаться. Ну, а если жизнь поставит его перед настоящим, большим испытанием, что он тогда будет делать?

Все очень удивлены таким оборотом разговора. Снова - в который раз! - вспыхивает спор, и Людмиле Филипповне становится совсем трудно сдерживать ребят.

Я смотрю на своих мальчиков. Теперь они уже не притворяются: они действительно не замечают моего взгляда. Они захвачены тем, что происходит вокруг, и слушают, боясь пропустить хоть слово.

В заключение говорила Людмила Филипповна, Говорила она сжато, ярко и умно, и мне особенно запомнились её последние слова:

- Можно ли сказать, что на этом диспуте мы разрешили все вопросы, которые поставили перед собой? Конечно, нет. Но мы задумались над ними - вот что важно. Мне хочется сказать вам, что юность - лучшая пора в жизни человека. Михаил Иванович Калинин не раз говорил, что молодость - это прекрасное, неповторимое время, источник всего светлого и хорошего в будущем. Именно в юношеские годы определяется, чем будет силен человек, чем будет полезен обществу. Мне хотелось 'бы, чтобы после этого диспута каждый из вас спросил себя: а какой я сам, какие качества должен я воспитывать в себе, чтобы прожить жизнь достойно и честно, чтобы быть сильным в любом испытании, которое жизпь поставит на моём пути?

…В конце недели Александра Фёдоровна, преподавательница истории, прислала с дочерью пачку карт древней Греции - работу моих ребят.

- Мама больна, - объяснила мне девушка. - Но карты она вчера проверила. Мама просила передать, что она очень довольна. Она поставила десять пятёрок.

Я поблагодарила и пошла на урок, а в перемену стала раздавать карты ребятам.

- Держи, Толя, свою Грецию. На неё приятно смотреть. У тебя Пелопонес такой жёлтый, как только что вылупившийся цыплёнок. Смотри, какая отметка: пять с плюсом!

Толя до ушей залился краской, тем неудержимым румянцем смущения, придававшим ему сходство с застенчивой девочкой, за который его часто называли Тоней.

- Выручка Ваня, - продолжала я. - Вот твоя карта. Как это тебе так хорошо удалось раскрасить море? Я помню, бывало, у меня карандаш никогда так ровно не ложился, всё получались полосы.