Борис Евгеньев - Голос друга

— Что же это за необыкновенная книга? — с чуть приметной улыбкой спросил Алексей Иванович.

Князь Сергей протянул ему книгу Тибо — она все время была у него в руках — и рассказал, как нашел ее в крестьянской избе.

Алексей Иванович кликнул слугу и, когда тот принес свечи, стал просматривать книгу.

— Весьма интересно! — сказал он, закрывая книгу. — С удовольствием прочитал бы… Есть что-то схожее по стилю, по мыслям с «Путешествием из Петербурга в Москву»!

Князь Сергей с радостью оставил ему книгу Тибо — ведь это было как бы свидетельством общности их интересов!

Прощаясь, он сказал:

— Помогите мне! Я не знаю, что должен делать, но что-то делать должен!

Алексей Иванович встал, положил ему на плечо руку.

— Ваши мысли и чувства прекрасны, — сказал он. — Но проверьте себя: жить с такими мыслями и чувствами нелегко. Не падайте духом, когда увидите, — а это будет непременно! — что ваши мечты непохожи на окружающую вас жизнь. И не доверяйте всех своих мыслей случайным людям… Я полюбил вас, князь, — надеюсь, мы будем друзьями. Но прошу вас: не говорите много о нашей дружбе!..

Он крепко пожал юноше руку и спросил:

— Известно ли вам, князь, имя Кондратия Федоровича Рылеева?

— О, конечно, прекрасный поэт!.. Я восхищаюсь его «Думами», я читал «Войнаровского»…

— В последнем номере «Полярной звезды» напечатаны отрывки из новой поэмы Рылеева «Наливайко» — о народном герое, поднявшем восстание на Украине против гнета польских поработителей. — Алексей Иванович подошел к столу, взял книжку журнала. — Вот один из этих отрывков — «Исповедь Наливайко» печерскому схимнику:

Было совсем темно, когда князь Сергей ехал домой. Сидя в узких, щегольских саночках, пряча за широкой спиной кучера лицо от летевшего навстречу снега, он повторял про себя запомнившиеся строки:

«Кто скажет мне — каким будет мой жребий?.. Боже мой! Какие люди!.. Через годы, через века передают они из рук в руки священное знамя борьбы. Они идут в одном строю — бесстрашные, бессмертные!.. Найду ли я место в этом строю?..»

…Оставшись один, Алексей Иванович уселся в кресло и раскрыл книгу, оставленную гостем.

Он кончил читать ее поздно ночью. Закурив трубку с длинным чубуком, долго ходил по комнате.

— Близок час! — произнес он вслух, останавливаясь возле темного окна и потрясая трубкой, как мечом. — Близок час!..

На следующий день дворовый человек Алексея Ивановича принес князю Сергею прочитанную книгу с запиской:

«Благодарю, мой юный друг, за книгу. Прочел ее с радостью и волнением. Она укрепила мне душу в решительные минуты жизни моей. Я болен и жалею, что не смогу вас видеть в ближайшие дни…»

Смысл этой записки стал полностью понятен князю Сергею спустя некоторое время — в роковой день 14 декабря 1825 года, когда на Сенатской площади, в громе орудийной пальбы, просияла и погасла короткая заря желанной свободы.

В избе у окна, затянутого льдом в палец толщиной, стояла молодая женщина. Она протерла маленький круглый глазок и смотрела в него на пустынную улицу скованной стужей, чуть не до крыш засыпанной снегом, словно бы вымершей, захолустной Читы.

По улице только что провели партию ссыльных. Обросшие бородами, в рваных тулупах, они прошли, переговариваясь друг с другом. Их вели в баню, каждый нес под мышкой узелок с бельем.

Негромкий дробный звон проплыл следом за ними, постепенно затихая. «Боже мой! Они — в кандалах!..»

В этой партии не было того, ради кого княжна Анна Кирилловна приехала на край света — в Сибирь, за Байкал, кого она сейчас с мучительным нетерпением и тревогой ждала у окна.

Она устала, ей нездоровилось, — стучало в висках, запеклись, потрескались губы. Но она была у цели своего долгого путешествия, и одна мысль об этом поддерживала ее. Он здесь — избранник ее сердца, дорогой, любимый друг Алексей!.. Позади остались дни отчаяния, ссора с семьей, торопливые сборы, бесконечная снежная дорога, по которой бойкие заиндевевшие лошадки быстро мчали ее возок. Изнемогая от усталости, холода, от грязи и угарной духоты почтовых станций, она с тоскливой безнадежностью смотрела из возка на бескрайние просторы. Жизнь в новом, неведомом обличии открывалась ей — жестокая, грубая, нищая. И порой княжне казалось, что нет на земле такой силы, которая была бы способна преодолеть и это беспредельное пространство, и эту глушь, дикость, тоску одиночества. Но так бывало только в редкие минуты упадка духа. Уж кто-кто, а княжна знала: такая сила есть — любовь и верность. Любовь и верность!.. Они подсказали княжне Анне единственно правильное решение: разделить его судьбу после того, как Алексей Иванович, оказавшийся в день 14 декабря прошлого года на Сенатской площади в рядах восставших, вдруг превратился к ужасу и негодованию родителей княжны из ее завидного жениха в государственного преступника, в каторжника!..

В комнату вбежал мальчик, сын хозяйки, дежуривший на крыльце.

— Ведут, ведут! — крикнул он.

И у княжны Анны, хотя она каждую минуту ждала этой вести, от волнения потемнело в глазах. Трясущимися руками набросила она шубку на плечи, выбежала на улицу.

Алексей Иванович, как и все, обросший, в какой-то жалкой шубенке с чужого плеча, подпоясанной веревкой, шел, непривычно горбясь, между конвойными. У нее заныло сердце, когда она увидела его землистое, осунувшееся лицо, изборожденное преждевременными морщинами. Угрюмое, замкнутое лицо… И опять этот звон. Негромкий, ранящий душу кандальный звон…

Вдруг он увидел княжну. Споткнулся, остановился, уронил узелок с бельем.

— Анна! Анна! — крикнул он и по-детски беспомощно протянул к ней руки. На лице у него появилась знакомая ей родная улыбка.

Солдат толкнул его в спину, двое других ссыльных подхватили под руки, повели. Княжна Анна хотела крикнуть, отозваться, — не смогла.

Три дня она ждала свидания.

За эти дни немного отдохнула, успокоилась, освоилась с новой жизнью, с людьми, окружавшими ее. Среди немногочисленных жен декабристов, последовавших в ссылку за своими мужьями, княжна встретила добрых, искренних друзей.

Однажды вечером, разбираясь в своих вещах, она нашла в сундуке небольшую книгу в кожаном переплете. Княжна Анна столько пережила за последнее время, вся прошлая жизнь казалась ей такой далекой, что она не сразу даже вспомнила, откуда взялась книга.