Борис Евгеньев - Голос друга

Тот опасливо покосился на книгу.

— С двенадцатого года лежит, — сказал он. — У француза взяли… Как побег француз здешними местами, много его полегло тут. Был такой случай: заприметили наши мужички троих в Грачевой роще. Ну, окружили мы их — сдавайтесь, мол! А те и рады-радехоньки: намерзлись, наголодались. Одно слово — французы, голытьба… Только и взяли у них эту вот книжку. А что за книжка — не знаю. Может, что божественное в ней?

— Надо же случиться такому, — проговорил мосье Жобур, — книга о свободе человека в хижине раба!

— Я беру книгу, — сказал князь и бросил на стол серебряный рубль.

Мужик кланялся, благодарил, торопливо обтер книгу тряпкой. Прибежала запыхавшаяся баба с кринкой молока. Следом за ней в избу вошел седобородый крестьянин — староста. Низко поклонился князю, встал возле печки.

— Не хочу молока, — сказал князь Сергей. — Едемте, мосье Жобур, дождь проходит!

Они выехали за околицу по голубевшей лужами дороге. Туча, пронизанная лучами солнца, как копьями, уходила на запад. Над лесом протянулась широкая полоса светлой синевы.

Гувернер не понял рассказа крестьянина, и князь Сергей объяснил ему, как попала в избу французская книга.

Старик придержал лошадь.

— Дайте мне книгу, — проговорил он, — я прочту вам несколько строк — они случайно попались мне, когда я просматривал книгу в избе. Вот, послушайте: «Долго ли ты будешь носить позорное ярмо раба на своей шее и тяжелые цепи на загрубевших от работы руках? Разве мало силы в этих руках, вспахавших и засеявших поля всей Земли, взрастивших тучные нивы? Пришло время сменить мотыгу на меч и доказать тунеядцам, что ты — единственный хозяин земли!..»

Занятый своими мыслями, князь Сергей ничего не сказал. Некоторое время ехали молча. Вскоре показалась крыша барского дома, окруженного похожим издали на темный остров старым липовым парком, уже тронутым ржавой краской осени.

— Ах, мосье Жобур, — проговорил юноша, — не злой ли насмешкой выглядит эта история со спрятанной за икону книгой о свободе человека?.. — Он подъехал ближе, доверчиво заглянул в лицо гувернеру. — Вы прожили большую жизнь. Вы боролись за свободу!.. Скажите мне, что нужно делать, как нужно жить?

— Что мне ответить вам? — сказал старый француз. — О да, я боролся за свободу. Я видел ее победу, ее торжество и это — величайшее счастье моей жизни, ее оправдание. Я пережил гибель революции, пережил смерть многих лучших ее сынов, даривших меня дружбой и доверием, — и это неутихающая боль, величайшая скорбь моей жизни… Старый, одинокий изгнанник, я не утратил своей веры: свобода победит, — убить ее нельзя!.. У вас горячее, чистое сердце, дитя мое. Мне хотелось бы думать, что вы найдете верный путь в жизни, хотя это и нелегко для вас…

Вечером, когда многочисленная семья Тугариных собралась за чайным столом, князь Сергей и мосье Жобур уединились, как это нередко случалось, в тесной прокуренной светелке гувернера на антресолях большого дома.

Молодой князь любил эти вечера и на всю жизнь сохранил благодарную память о них. Славно было — особенно когда за окном бесновалась вьюга или завывал осенний ветер — забраться с ногами на скрипучий диван и слушать, как мосье Жобур читает вслух ставшие навсегда дорогими сердцу юноши книги. К уже известным молодому князю именам Вольтера и Руссо прибавились имена Гельвеция и Гольбаха, Монтескьё и Дидро — великих французских просветителей. Удивительные эти люди создали удивительные книги, призывающие к борьбе за торжество разума, справедливости и свободы на земле. И мосье Жобур читал их, достав из своего, видавшего виды чемодана, с таким воодушевлением, с такой страстной верой в будущее, что сердце юноши замирало от сладостного и жуткого восторга.

Но едва ли не больше любил князь Сергей рассказы старого француза о его жизни, потому что в ней, в этой на редкость беспокойной, даже героической жизни, было в какой-то мере проявлено то высокое и прекрасное, о чем говорили книги. Этот чудаковатый старик был участником всех важнейших событий французской революции. Он был другом и соратником Гракха Бабефа, проповедника идей коммунизма.

«Поверьте мне, — говорил Жобур юноше, — великое счастье быть другом такого человека, как Бабеф! Он взял себе имя древнеримского народного трибуна Кая Гракха — уже одно это показывает, что он за человек!.. Бабеф организовал в Париже тайное революционное «Общество равных». — «Природа дала каждому человеку равное право на пользование всеми благами, — учил он, — цель революции — уничтожить неравенство и восстановить общее счастье…» Враги революции казнили Бабефа, но его идеи бессмертны. Они — как путеводная звезда! Но следовать по пути, указанному ею, дано не каждому. Путь этот доступен только сильным!..»

После разгрома «заговора равных» и казни Бабефа, Жобур вынужден был бежать из Франции. Скитальческая, полная лишений жизнь привела его в Россию, где он со временем нашел скромное место гувернера. Совершенно одинокий, он привязался к молодому князю, видя в нем не только благодарного слушателя, но и разгадав его горячую, восторженную душу, легко ранимую несправедливостью и злом, царящими в мире…

Вот и сегодня князь Сергей сидел на диване, поджав ноги, подперев тонкой юношеской рукой голову. Худой высокий француз, похожий на Дон Кихота, читал вслух книгу, найденную в крестьянской избе. Он то и дело замолкал, делая вид, что занят своей трубкой, дым от которой что-то очень уж часто попадал ему в этот вечер в глаза.

Книга Франсуа Тибо казалась старику голосом далекого друга, напоминавшим о былых временах. Он читал страницу за страницей, и перед ним проходили одна за другой картины, силу и яркость которых не могло погасить время. Штурм Бастилии, бурные ночные собрания в якобинском клубе, бледное, одухотворенное лицо «друга народа» Марата, низвержение монархии, казнь короля, войны республики, черный день 9 термидора, тайное «Общество равных»…

А молодой князь, слушая чтение книги Тибо, узнавал свои смутные мысли и чувства, выраженные ясно, сильно, просто.

Он еще не раз будет читать, перечитывать «Рассуждение о свободе человека» — и уединившись в осенних аллеях старого парка, и в Петербурге, куда в начале зимы переедет его семья.

Князь Сергей приказал кучеру остановиться на углу тихой, безлюдной улицы. Перейдя ее, он с минуту постоял у крыльца небольшого особняка. Не решаясь войти и проклиная свою нерешительность, медленно побрел вдоль длинного забора, из-за которого свешивались голые ветки деревьев.

В церквушке, синие купола которой виднелись в конце улицы, ударили к вечерне.

«Что я скажу ему? Быть может, он просто не захочет говорить со мной. Да и что ему до меня?» — думал князь Сергей, вспоминая свою первую встречу с человеком, перед домом которого только что проявил мальчишеское малодушие.