Алексей Терентьев - Сказки Руси-Даждьбожьей Стороны

Волны пара очертили фигурку мелкую, да с зычным голосом:

– Что ж это делаться?! Человеческо мясцо, само пришло? Попарится восхотелось? Ну я тебя счас уважу, не поленюсь.

И из облаков пара показалась фигурка злобного старикашки из одежды у которого только и было, что липкие листья отвалившиеся от веников, да два раскалённых веника, как дубинки могучие. Заломлена шапка на голове, даже здесь светилась красным огнём, казалось отражаясь в не менее красных огромных глазах нечистого духа бани.

– А ну стой, Байник.

Взревел ему в ответ молодой герой. Фигурка остановившись, с удивлением возрившись на неиспугавшегося молодца.

– Где это видано, что посередь дня, нечистик, пусть и хозяин бани, проявился? Твоё время полночь, твоя вода грязна да мутна, что после шести человек остаётся, твоя власть, только над теми, кто не уважил тебя, да не свершил обряды, что положены.

Опешил Банник, раскалённые веники из рук выронил, да в бороду свою плетёную косичками вперемешку с листьями, вцепился, от морока будто очухиваясь.

– Век уже не было добра молодца, что бы смог меня урезонить. Ты мил человек видать не из простых будешь. Что же я сразу-то в тебе богатырское семя не учуял. Ой горе мне, опростоволосился, надобно было к тебе невидимкой подкрасться, да и выломить по нашему, по-байниковски.

Сдёрнув шапку с головы, и бросив её на пол бани, банник крутнувшись, плюнул и сгинул, будто и не было его здесь отродясь. Домывшись и допарившись младшой брат, уже на выходе, оставил в кадушке немного воды, да кусочек малый обмылочек, в угол выставив остаток веничка дубового, и окинув взглядом всю комнату малую, заметивши брошенную шапку, подошёл к ней. Подняв с полу её, да и отправился в предбанник. Там его уже ждала неведомо откуда появившаяся одежда, чистая, да красивая, новая, да дорогая, будто зашёл простой путник, а вышел, не меньше чем боярский сын. Пробормотав слова благодарности, младшой брат, покинул баню чародейную, чувствуя как силы его бурлят, да кровь свежая по жилушкам бегая, тело его молодое над землёй как на крыльях несёт к избе узорчатой, Богини ночной. Открылась пред ним дверь дубовая, выложилась дорожка ковровая, и влетел в избу молодец, чистый да удалый, а там уж и стол накрыт и Богиня ждёт улыбаясь с хитринкой. Оглядев добра молодца с головы до ног и поняв, что лиха тот избежал, сделала Баба-Яга, приглашающий жест к столу. Поклонился ей в пояс молодец, да и присказкой ответствовал на жест её добрый:

– При солнце тепло, при матери добро. Благодарствую за баньку Богиня матушка.

– Экий ты, вежеству обученный, даже и сердится нет охоты на тебя. Проходи за стол, потчуйся, а уж затем разговоры говорить будем.

Не став ломаться, да цену себе набивать, уселся за стол богатый молодец, да и принялся яства уплетать. Как не голоден был, а всё ж не кидался, аки голодный волк, на кусок кровавый. Тем временем Богиня наблюдая за ним, всё улыбалась и блюдо за блюдом подставляла, будто хотела испытать его на прочность. Молодец же меру знал да разумел, оттого и не переел, как бы тело не просило ещё, а волю ему он не дал, и закончив трапезу, смог с лёгкостью со скамьи резной встать да поклон, за хлеб да соль отдать.

– Ну, что ж, не только банника обуздать смог, и с собой смог совладать, значит и путь выдержишь. – начала Баба-Яга разговор.

– Путь твой не близкий и не далёкий, а такой что и время пройдёт и быльем порастёт всякий куст придорожный. – Да не боюсь я того, матушка богиня. – ей в ответ вторит младшой брат.

– Да не забегай вперёд торопыга. Сам не рыба, ни мясо, ни кафтан, ни ряса, а туда же с богами спорится. – Баба- Яга, притопнула ногой в красном сапожке.

– Так вот, дам я тебе на перёд гребень волшебный, каждо утро им волосы чесать станешь. Так и сил своих не растеряешь, и в придачу дам пожалуй, – богиня обвела взглядом избушку- рушник, мной расшитый, как рисунок на нём исчезать будет, так энто тебе верный сигнал готовится, как в клубок тот рушник свернётся, так с дороги семисудьбинной возврат, кончилось там для тебя испытание. Заново значится, путь торить придётся на новой пробе пути дороги. Так уж энтот мир устроен. Утро вечера мудреней, ложись почивать, на не на лавку, а на кровать. Впереди почитай у тебя вся землица матушка в походе твоём будет и столом и кровом. Так что, прибери шапчонку-то банника- да не смущайся, вижу вижу, торчит вона из-за пазухи. Я сама банника за растяпистое попотчую, а тебе она ой как чую, пригодится в дороге дальней.

Далее же потёк разговор у них не быстр не короток, а так что час другой как минутка проскочили. Лучинки уж по второму разу домовыми заменены были, когда наговорившись с человеком, Богиня отпустила его в опочивальню. Поднялся из-за стола младшой брат, поклонился старой и мудрой женщине богине, поправляя высунувшуюся шапку невидимку за пазухой, да и отправился почивать на тёплую и мягкую кровать. Только головой к подушке прикоснулся, ан глядь уже и утро, пролетела, промчалась ночка летняя короткая.

Расставаясь поутру с хозяйкой гостеприимной, принял он от неё суму малую, в которой и рушник с гребнем был хозяйкой положен, и туда же отправилась и шапка невидимка, да и платочек паутинка от существ лесных полученный, тож там местечко себе приобрёл.

– Ну, милок, вот тебе Бог, вот порог, выйдешь за изгородь, закрой глаза, да и произнеси волшебны слова, вмиг окажешься там где тебе и надобно, как тебя с утра учила, пока завтрак готовила.

– Благодарствую матушка Ягинишна, век твоей доброты не забуду.

– Чавой-то там век человеческий, мой кот чихнуть не успеет, как от тебя одна пыль останется. Иди, да поспешай. Голод не тётка, пирожка не поднесёт. А путь не дорожка в сад, быстро не приведёт! Прощевай соколик. Сумку перемётную береги, хоть и старая, как я сама, да может быть полезна, в дороге то всякое случается.

Сказав последние слова, Богиня пекельного царства, закрыла за собой дубовую дверь избушки и младшой брат поклонившись уже запертой избушке, повернувшись к изгороди, отправился обратно. Толкнув ногой доску медную изгороди, он как и прежде оказался за ней, на поле из костей человеческих. Куда не кидал взгляд сын человеческий с востока на запад, всё было усыпано останками бренными, закрыл он глаза и как учен был проговорил про себя: – Один в поле не воин, а путник. – взлетевший ветерок только коснулся его волос, а открыв глаза путник, вдруг осознал, что стоит он пред камнем валуном старым от времени, а за ним-то и разбегаются семь путей, семь дорог неведомых, во все стороны света раскинутых.

– Эх, кабы знать, с какой начать, так глядишь раньше срока и управился бы…

Загрустив, проворчавши сказал молодец.

– Если бы, да кабы, так во рту росли б грибы, был бы это уж не рот, а волшебный огород.