Алексей Терентьев - Сказки Руси-Даждьбожьей Стороны

Тихий смешок, заставил присмотреться младшого брата внимательней к валуну древнему, испещрённого чертами и резами полустёртыми.

– Кто ты, назовись? А назвавшись, покажись, показавшись, проявись?

От волнения молодец, пробормотал складно, да ладно, не удалось голосочку отвертеться, открутится.

– Моховой, я. Неуч ты неуч. Глядь во мху, возле валуна сего. Нет чтобы старику поклонится, он ему ещё и тыкат да повелеват. Ишь невежа выискался, какой.

Парень вспомнил, что Моховой, это дух, ягодников который мучает, да не до смерти, а так помучит, помучит, да уму разуму научит. Знать от него лихого ждать не придётся. – Помыслив так, вздохнул юноша, расправил плечи, да и со всей учтивостью, валуну-то и поклонился, уважив старость.

– То-то. Вот он я герой каков, хоть не вышел ростком, да взял разумом.

На самом верху валуна вдруг, проявился показался, крошечный человечек. Буро зеленого цвета, одёжа надета, сам весь важный, да и выглядит отважно. Молодец-то и приметив его, снова уважил духа Мохового.

– Ну чего герой, горой встал, растерялся? Али путь искал, а теперь потерялся?

– Да, я тут путь ищу. Очень ужо надо мне. Ты бы мог одинокому путнику подсказать, куда путь держать?

Старичок, подбоченившись выдал на эти слова:

– Дураку хоть кол теши, он своих два ставит. Ты по порядку объясни, чего тебе здесь надобно? А уж потом советов спрашивай.

Долго рассказывал Моховому о своей беде печали младшой брат. То внимательно, то со смешинкой слушал его дух, а потом и сказал, как припечатал:

– Этак ты милок, до ста лет без порток молодильных яблок не сыщешь. Помощник тебе верный нужен, а уж на что ты гожен, то вон та дорожка и покажет.

Указав на самую крайнюю левую дорожку тропинку, исчез Моховой дух, только его и видели. Вздохнул младшой брат, да по указанной дорожке и отправился.

Страшен зверь лев,

но страшнее льва

обезумевший от голода человек

и его страсть – Чревоугодие.

Вышел старик годовик. Стал он рукавами махать птиц вольных в небо пускать. Каждая птица со своим имечком тайным. Тайным, да людям знающим ведомым. Махнул старичок, да три птицы полетели. Полетели, холодком повеяли. А ещё три птицы вслед уж летят, снег да буран на хвосту держат. А уж как следующие птицы с рукавов старика спорхнули, так и снег сошёл и ветра тёплые подули, на последний раз старик годовик руками взмахнул, да полетели в небо новы птицы, птицы непростые, а волшебные да до дела пригодные. У каждой летевшей птицы – по четыре крыла, да таких крыла, что полмира накрывают за раз. А уж как в каждом крыле – по семь перьев, семь перьев двухсторонних. Одна то сторона бела как свет белый, а друга черна, как ночь северна. Вот те птицы-то путь свой по небу ясному и торят. Но то всё присказка, сказка ж впереди бежит, впереди бежит, дорожку торит.

Выбрав путь по совету, по совету мудрому, младшой брат, долго ли коротко брёл своим путём дорожкою, в поселения да в капища заглядывал, с людьми разными встречаясь горе беды перемалывал. И случилась так, что по ту пору принесла его доля путника в одно поселение людское. Вот тут-то и начало нашей сказки.

Вошёл младшой брат в поселение людское, видит пред собой людей. Но диво дивное, чудо чудное. Вроде люди, как люди. И голова есть, и руки ноги, имеются, да вот только животы у них у всех будто кто воздухом надул. Еле по земле матушке ходят, со стоном разговаривают, да часто отдыхать, переваливаясь, останавливаются. И все чего-то едят, даже дети малые и те не останавливаясь, то булки, а то и хлеба горбушку жуют давятся. Будто голод великий и ни как насытится, они не могут. Говорят жуют, и бредут по улочкам жуют, и сидят жуют хлебушек белый, оторваться ни как не могут от него. Будто жизнь их от того зависит как много они того хлебушка съедят, попотчуются. И работать-то вроде как ни кто не работает, а те кто что-то делают, и те всё стараются кусок жевать да инструментом махать. Удивился такому чуду брат младшой, да и отправился место себе искать для ночлега. Но везде хозяева и говорить-то не способные, жестами да взглядами голодными от ворот поворот показывали. Всё поселение странное прошёл молодец, притомился, но поисков своих не остановил, только всё больше задумываться начал.

На краю поселения набрёл он на домик, что в землю врос, да окошками на улицу выходил. Ни хозяйства, ни пристроек у него не было. Жила там бабушка-задворенка. К ней-то и попросился на ночлег молодец. Согласилась она на то чтобы он остался. А он тут же принялся ей и воду таскать и дрова колоть, и по прочему хозяйству помощь оказывать. Притомился за целый день, а уж за вечер и подавно, но вечером и на реченьку сходил искупаться и меленку глянул, да заприметил, что возы с зерном у той меленки, в ряды стоят, своего череда ожидаючи. Возвратившись, домой к задворенке, он уж и спать направился, да не тут-то было. Хоть сама она и тоща была собой, а стол от яств мучных прям ломился. Неудобственно стало добру молодцу нос воротить от душевного к нему расположения. Сел за стол, да и давай уплетать за обе щёки, только чует он, что-то в хлебе не так. И то попробует и это, и с квасом и без. И новую сдобу и пирог, и снова хлебный каравай куском ломает. Ан нет. И бел, он, и мягок, и на ощупь приятен, а нет в нём хлебного духа. Стал он тот хлеб под лавку кидать, чтобы хозяйку не огорчать. Сделав вид что наелся отправился в сени на лавку, да и прикинулся что уставши уснул. А сам, приготовился, иголочку малую из сумки достал, и как сон подкрадываться начинал, так иголкой себя в ногу и тыкал. Сон как рукой сымало. Вот уж и петухи отпели, вот уж и поселение спать легло, а не спится молодцу, ждёт он чего-то. И как будто не обманула его чуйка человеческая. Звёзды на небе за тучки попрятались, луна и та казалось схоронилась, только слышит младшой брат старуха задворенка как будто ногами шаркает да и говорит с кем-то. Прислушался он, а сам шапку-то из сумочки походной достаёт. Да на головушку-то и надевает. Прильнул он к шёлочке да и то посмотрит, а то и уловит слово тихое. Ну а уж в доме у старушки такое деется, что и не всякий богатырь снести бы смог, а уж тот кто и духом слаб, так и с ума бы сбежал, разумом тронувшись…

– А ну, ка нечистики, ответ держите.

Старушка что при свете дня, казалась простой бабушкой-задворенкой, в темноте, при лучине единой, что комнатушку освещала мал мала, вдруг превратилась в ведьму колдунью, что кочергой тяжёлой, трёх духов охаживала, приговаривая.

Взмолился тут старший из нечистиков, что чаще всех про меж рогов получал от ведьмы:

– Хозяйка, все, что наказано было, выполнили, да только род человеческий волхвами многомудрыми охраняется. Потому и муку твою, не везде пущают. В тех-то городищах да поселениях, где чужой бог прижился, там мы и правим, а есть где ещё стариковских поконов держатся, там не получаться даждьбожью сторону беззубой сделать.