Шамиль Ракипов - Откуда ты, Жан?

Разговор директора с Полиной Петровной, видимо, был не совсем приятным: она ходила теперь чернее тучи, обвиняя во всём Ваню и Хариса.

Сегодня урок географии. Учительница, посмотрев на того и другого, сурово нахмурила брови. «Быть грозе», — решил Ваня. Харис, тот не показывает вида. Но Ваня… Не умеет он быть на уроке таким же спокойным, как Харис. Того ведь учит отец. Они с отцом дружат. Если Харис что-нибудь не может решить сам, рассказывает отцу, всегда с ним советуется. И тот помогает. А Ване помочь некому. В последнее время он даже в учебник заглядывает редко. Вот и сегодня пришёл на урок почти неподготовленным.

— Кабушкин!

Ваня вскочил так стремительно, что зацепившаяся за крышку парты рубаха не выдержала — с треском порвалась. Ученики засмеялись. «Не к добру это! — подумал он. — Только бы не спросила». Полина Петровна пристально посмотрела на Ваню, будто видела его в первый раз, и махнула рукой:

— Садись. Приведи себя в порядок.

Он сел.

— Вафин! — вызвала учительница.

Гумер, как только назвали его фамилию, встал и, ответив: «Я», тут же сел на место.

— Вафин! — повторила учительница.

Гумер снова поднялся.

— Расскажи-ка про гейзеры.

Гумер, поморгав глазами, переспросил растерянно:

— Про гейзеры?

— Да, да! — повторила учительница, повысив голос. — Что такое гейзер? Не знаешь?

— Гейзер… Гейзер… Как же… Знаю: это водопад наоборот. Когда вода летит не вниз, а кверху.

— Садись. Двойка!

Все притихли: кому черёд? Подняться перед рассерженной учительницей и говорить про гейзеры не каждому хотелось. Вот она сверлит учеников глазами. Не выдержав её взгляда, Ваня склонил голову: «Только бы не меня…»

— Кабушкин! — вызвала Полина Петровна. — Рассказывай.

Он поднялся и, вспомнив прочитанное, ответил на её вопрос.

— Мало, — сказала учительница и начала задавать ему другие вопросы.

Обычно память не подводила Ваню. А сегодня что-то случилось: он перепутал озёра Байкал с Балхашем и не ответил, какие там рыбы водятся. Даже вспотел — жарко стало.

— Садись, Кабушкин, — вздохнула учительница. — Плохо знаешь. Учил бы хоть немного… Байкал — пресноводное, самое глубокое в мире озеро. А в Балхаше вода пресная только в западной части. Поэтому и рыба разная.

Остального Ваня уже не слышал. «Эх, Николай Филиппович! — пожалел он. — Скорей бы выходил из больницы». От кого же ещё ждать помощи?.. Такой человек и лежит, в больнице! Говорят, он и там продолжает научную работу: пишет книгу об истории Казани. В школе организовал кружок по изучению местного края. И даже написали Горькому!

В тот хорошо запомнившийся день учитель пришёл на занятие кружка в новом костюме. На белоснежной рубашке чёрный галстук-бабочка. Положил на стол какие-то бумаги, сказал торжественно:

— Сегодня будем писать письмо Алексею Максимовичу Горькому. В Италию.

В классе притихли. Письмо Горькому! Но что же напишут они, ученики, такому писателю? Какие слова найдут?

— Это письмо не должно быть обычным письмом привета, — продолжал Николай Филиппович. — Давайте попросим, чтобы Горький написал нам о своей жизни в Казани. Когда, на какой улице, в каком доме и сколько времени жил он — обо всём расспросим. Короче, напишите всё, что хотели бы узнать. Каждый пишет сам…

Ваня долго сидел над бумагой, пока не вывел: «Дорогой Алексей Максимович! Вам ученики нашего кружка по изучению родного края шлют из города Казани пламенный привет, желают скорейшего выздоровления и творческих успехов…» Но дальше, как говорится, лодка не пошла — уткнулась в берег. Ваня ещё мало знал о Горьком. Чувствуя себя неловко, поглядывал по сторонам. И у Тамары, сидевшей рядом, письмо, видать, не подвигалось. А вот Харис написал уже полстраницы. Он спрашивал про сад Фукса, про Фёдоровский холм, про какие-то монастыри. Зачем они Харису — Ваня так и не понял.

Николай Филиппович собрал все письма, написанные учениками, нашёл в каждом что-нибудь важное и затем объединил их в одно письмо. Начиналось оно словами, придуманными Ваней. Заканчивалось вопросами Хариса. На другом листе бумаги Тамара начертила план города Казани, попросив Алексея Максимовича сделать на этом плане свои пометки. На конверте с одной стороны по-русски, с другой — по-итальянски написали крупным почерком: «Италия, Сорренто. Алексею Максимовичу Пешкову-Горькому».

Считая дни, затем и недели, с нетерпением ждали ответа. Гумер и Андрейка пророчили: разве напишет он вам, не ждите. Но письмо пришло. Николай Филиппович прочитал его в большом зале всем ученикам:

«Кружку казанских краеведов.

С искренним удовольствием исполняю ваше желание, уважаемые товарищи.

Возвращаю план с моими объяснениями и прилагаю изображение моё.

Вы, краеведы, по всей России работаете так прекрасно, что очень хотелось бы чем-то поблагодарить вас от души.

Не нуждаетесь ли вы в каких-либо снимках Италии?

Сообщите, немедля вышлю. Не нужны ли мои книги?

Желаю всем вам доброго здоровья и успехов в трудах.

Зал притих, словно писатель сам вернулся, прочитав своё письмо. Николай Филиппович тоже был взволнован. Вытащив из конверта план города, нарисованный Тамарой, он показал его всему залу.

— Тут Алексей Максимович сделал свои пометки!

Зал зааплодировал. Ваня, подмигнув Андрейке и Гумеру, хлопал в ладоши сильнее всех…

А теперь вот Николай Филиппович в больнице. Что если написать ему письмо? Или даже навестить его? В письме ведь всего не расскажешь. А так он поймёт Ваню с одного взгляда. Посмотрит, прищурив синие глаза, и тут же узнает, о чём ты сейчас думаешь. Если твоё дело ему по душе, улыбается, показывая ровные белые зубы, головой кивает. И лоб у него красивый, и глаэа. Когда Николай Филиппович причешет свои шелковистые светлые волосы, то становится похожим на Ивана-Царевича. Раз Ваня увидел его прислонившимся к белой берёзе на сцене. Учитель пел какую-то народную песню. Школьная сцена с декорациями, знакомые стены, украшенные рисунками, словно растаяли, а где-то рядом затренькал, ударяясь о мелкие камешки, лесной родник. Доносились оттуда звуки серебряных гривенников. Да в раскрытые окна веяло прохладой не от родника, от пришкольного сада, сплошь усеянного цветами. А в саду, перегоняя друг друга, пели соловьи…

— Ваня! Звонок же был. Идём на улицу, — пригласил Харис.

— А?.. Звонок?.. Идём, идём. А то спать захотелось.

— Спать? Но урок был интересным. Ты разве не слушал?

— Нет. О Николае Филипповиче думал…

Подошла Тамара.

— Ваня, после уроков посидим во дворе школы, — неожиданно предложила она. — Может, и не будем растягивать на два часа?

О чём она спросила, эта девчонка? Почему они должны сидеть во дворе?