Шамиль Ракипов - Откуда ты, Жан?

Словно желая внести ясность в разговор, тут же подкатился, как мяч, Яшка Соловей. Посмотрел на Тамару свысока и начал её дразнить:

— За учёбу-то хорошую, красавица, будешь так всегда наказана. Тра-ля-ля! Тра-ля-ля!

Тамара чуть не заплакала:

— Я не виновата. Полина Петровна поручила… Велела мне после уроков повторить…

Светлана, заметив смущённую подругу, выгнала Соловья из класса:

— Не суйся, куда не просят!

— А я и сам в отличники не лезу, — ответил Яшка, хлопнув дверью.

Ваня задумался: почему наказали Тамару? Ведь она и так перегружена. Вон к Соловью никого не прикрепляют. Тамара же и в учкоме, и в отряде, и редактор стенной газеты. Вези, мол, пока передвигаешь ноги!..

Ваня и Харис последними спустились по лестнице на школьное крыльцо, затем по гладким перилам съехали во двор, заполненный ребятами.

Обычно во время уроков он бывает тихим. Сюда не проникают шум и гам с улицы: трёхэтажное здание построено буквой «Г». Но как только прозвенит звонок, с первых двух этажей выбегают ученики младших-классов. Следом за ними спускаются и старшеклассники. Однако даже их не заставишь спокойно прохаживаться по двору. Все бегают, играют. Зимой — в снежки, весной — в «кто ударил». Только и слышишь со всех сторон: шлёп да шлёп ладонями. Деревцам во дворе достаётся. Особенно молодому клёну, что у ворот. Его, беднягу, задевает каждый, кто проходит мимо. Даже однажды совсем согнули. Ваня принёс тогда из дому подпорку и выправил дерево, уже просившее пощады у всех прохожих. Теперь этот клён окреп и вырос, чуть наклонившись в другую сторону — к белой берёзке, похожей на девушку. Если бы Ваня был художником, то нарисовал бы у этой берёзы Тамару в белом платье. Непонятно, где ходят художники и куда они смотрят. Зато у мальчишек глаза острые. Заметив, что Ваня подолгу любуется деревьями, они догадались, в чём дело.

— Боишься, как бы не помешали друг другу, — сказал Яшка.

— Не помешают.

— Но твоему кленочку не дотянуться до берёзки, — заверил Андрейка и, не скрывая зависти, шепнул ему на ухо — Как тебе, телёночку, до твоей Тамары…

Сегодня день тёплый, солнечный. В ярко-зелёном саду расцвела сирень. Вот-вот зацветёт черёмуха. Воздух во дворе такой, что в класс не хочется. Ваня посмотрел на Хариса.

— Пойдём, — кивнул тот в глубину двора. — Поиграем с ребятами.

— В разбойники?

— В «махнушку».

Оба рассмеялись. Они решили недавно работать и жить, как взрослые, водить по улицам трамваи, а тут вдруг такая пустая забава. Девчата вон в белых передниках, похожие на бабочек, играют в «классики». Мальчишки поменьше, напоминающие рассерженных шмелей, топчутся на месте и подбрасывают пяткой «махнушку», сшитую из тряпок. А вот и Андрюшка с приятелями. Тоже маху не дают — наверное, обогнали всех мальчишек.

— Не хочу к ним, Харис, — признался Ваня. — Скажут: ага, испугались.

— Тогда пойдём.

Бросив игру, мальчишки уставились на двух друзей. Андрейка по-взрослому подал Ване руку:

— Привет. Ну как дела?

— Так себе…

— Говорят, в отделении вам языки развязали! Пальцы прищемили дверью? Правда?

— Правда, правда, — заверил Яшка. — Там запоёшь. Не отвертишься.

— Нас там никто не мучил и мы не пели, — ответил Ваня.

— Да и петь было нечего — мы же не видели, куда вы бросили свои окурки.

— За что же нас оштрафовали?

— Сами виноваты… Я же говорил вам, а вы не послушались…

— И слушать не будем. Ты нас продал! — заявил Соловей.

— Что?!

— А то!

— Возьми обратно, Яшка!

— Не возьму!

— Ах так! — Ваня бросился на Яшку.

Но в это время из окна выглянула Полина Петровна. Закрываясь ладонью от солнечных лучей, она крикнула:

— Кабушкин! Ты снова дерёшься? Опять что-то хочешь выкинуть? Тебе, вижу, мало двойки?.. Ступайте все в класс!

Зазвенел звонок, и ребята, не оглядываясь, побежали в школу. Ваня схватил за рукав Хариса.

— Принеси мою сумку домой, — попросил он и, повернувшись, направился к трамвайной остановке.

Обидели его снова. Без вины. Уйти бы сейчас далеко, далеко, потом куда-нибудь уехать, ещё подальше, и сделать бы там что-нибудь необычное. Прислали бы тогда ему письмо: приглашаем, дескать, в гости, в школу. Конечно, Ваня приедет, не откажется… И вот вся школа собирается в большом зале. Ваню приглашают подняться в президиум. Он идёт, не улыбаясь, потому что в его сердце горечь. Садится на сцене за большим столом, рядом с директором, и видит внизу на первой скамейке Полину Петровну. Ах, вот она! Сидит и смотрит под ноги. Пусть будет ей уроком, чтобы не обижала без причины. Что же особенного сделал он сегодня? Яшку хотел проучить…

— Стой! — неожиданно крикнул извозчик.

Ваня попятился от взмахнувшего кнутом «барабуса».

— Или тебе свет не мил, негодник?! Ясным днём под колёса лезешь! — кричал бородач.

«Куда ж это я попал?» — удивился Ваня. Замечтавшись, он дошёл уже до улицы Гоголя.

— Потише, гражданин! — сказала извозчику сидевшая в тарантасе полная женщина. — Все бока растрясло!

— То растрясёт, — заметил какой-то прохожий,

— Когда колесо хромает…

Извозчик остановил коня и спрыгнул с козел.

— Уйди, оборванец, — прошипел он Ване. — Стоишь, как пень у дороги!

— А может, он вор? — заинтересовалась женщина. — Смотрите на его рубашку: словно из-под лодки вылез.

— Карманник! — убеждённо сказал извозчик, закрепляя колесо чекой.

Вокруг собирался народ.

— Нельзя называть карманником того, кто в рваной рубахе, — заступился пожилой рабочий.

— Знаем их. Долго будешь стоять с открытым ртом и тебя вмиг обчистят!

После таких слов рослого упитанного извозчика с рыжими усами, намотавшего вожжи на руки, люди стали смотреть на Ваню с подозрением. Его залатанная рубаха и штаны с прорехой, заштопанной белыми нитками, настораживали каждого.

— Может, беспризорник? — робко спросила какая-то бабушка…

«Хорошо хоть милиционера не видно», — подумал Ваня, присматриваясь, где бы улизнуть ему из этого круга.

Но, как говорит пословица: где тонко, там и рвётся. Заливаясь пронзительным свистом, подбежал милиционер. «Ну, конец, уведёт!» — решил Ваня. Тут ещё и «барабус» повысил голос…

К счастью, мимо проходил с работы отец Хариса. Он заступился:

— Не трогайте мальчика. Это мой сосед.

— Как его зовут? — спросил милиционер.

— Имамжан.

— А вот он себя назвал Иваном. Кому же верить?

— И он прав, и я, — сказал дядя Бикбай. — Имя ему — по документу — Иван. А моя жена зовёт егоз Имамжан…

Милиционер улыбнулся. Но для порядка всё же записал фамилии обоих, адрес каждого и, словно говоря, что можно им теперь идти домой, приложил к фуражке руку.

Когда немного отошли, дядя Бикбай, осмотрев Ваню с головы до ног, сказал: