Шамиль Ракипов - Откуда ты, Жан?

Отдыхавшая три дня рыжая лошадка с белой звёздочкой на лбу, встряхивая головой и поднимая снежную пыль на зимней дороге, понеслась полной рысью. Голос матери, стоявшей в залатанном полушубке и что-то кричавшей вдогонку, был заглушён гулом самолётов на вражеском аэродроме. Самолёты начали подниматься в небо друг за другом, оставляя на снегу скользящие тени.

— Сломались бы ваши моторы! — проклинала их у крайних ворот незнакомая Ивану старуха.

И, словно услышав её проклятия, вскоре поднялся ветер…

Два дня свирепствовала буря над селом. А на третью ночь Ирину Лукиничну разбудили сильные взрывы. Бушующий пожар осветил всё вокруг так, что на снегу можно было искать иголку. Взрывы прекратились только утром, но аэродром горел ещё до вечера.

Материнское сердце почувствовало приближение беды.

Арестовали Кабушкина 4 февраля 1943 года, когда он пришёл на встречу с оперативной связной отряда Ирмой Лейзер. Притаившись, подстерегали его на явочной квартире. Не успел он войти в дверь, как семь гестаповцев повалили его на пол, связали руки за спину. Кабушкин, пытаясь вырваться, вскочил на ноги, но из комнаты выбежали на помощь другие. Связали ему ноги. К дому подъехали два «чёрных ворона». В одну машину солдаты затолкали Кабушкина, в другую сели сами.

Гестапо размещалось в каменном здании Минского института народного хозяйства. Там, в его сырых подвалах, томились десятки знакомых Жану подпольщиков. Живыми отсюда выбирались немногие — гестаповцы требовали от них изменить родине и служить «Великой Германии». Их запугивали, уговаривали назвать имена, фамилии, указать адреса вчерашних боевых товарищей — предавать честных советских людей. Обещали деньги, которые якобы будут откладываться на их имя в иностранных банках.

Такой же «корм» подбросили и Кабушкину, желая узнать, не клюнет ли? Допрашивал его самый опытный и самый хитрый следователь гестапо Фройлих.

— Очень рад встрече с вами, Жан, — улыбнулся он. И тут же приказал гестаповцу — Развяжите ноги Жану!

Солдат с выступающей, как у бульдога, челюстью развязал верёвки. Жан тут же пнул его ногой в живот. Но другие, солдаты, опасаясь, как бы очередь не дошла и до Фройлиха, направили автоматы в лицо Кабушкину.

— Арестованного в мой кабинет!

Фройлих уселся в кресло за широким столом, велел развязать арестованному руки и принести коньяк.

«Начинается!» — подумал Кабушкин, усмехнувшись.

Эта усмешка не осталась не замеченной следователем. Он спросил:

— Неужели вам так весело, Жан? Завидую… Мы, представители великой нации, всегда оказывали уважение деловым и талантливым людям. Нам все ваши преступления известны. Однако, ради обоюдной пользы, мы даём вам слово забыть об этих преступлениях. Если будете служить великому фюреру.

— Господин следователь, за что меня арестовали?

Фройлих так стиснул зубы, что на щеках его выступили красные пятна. Гестаповцу, стоявшему у двери, приказал: «Введите Лейзер!» — и в нетерпении начал барабанить по столу пальцами.

Бесшумно раскрылась дверь. Два гестаповца ввели в кабинет Ирму. Она была неузнаваемой: чёрные круги под глазами, губы, щёки опухли, волосы растрёпаны.

— Узнаёте?

— Нет.

Ирма упала. Её снова поставили на ноги.

— Жан, извини меня, — сказала девушка. — Я была вынуждена всё рассказать… — Она зарыдала.

Фройлих сделал знак и гестаповцы увели арестованную.

— Ну, что теперь скажете, Жан? Может, больше не будем упрямиться и приступим к делу, а?

— За что меня арестовали? Я эту девушку не знаю. И я ни в чём не виноват!

— Смотри, какой невинный ангел! — Фройлих с треском покрутил ручку сейфа, открыл дверцу и бросил на стол объёмистую папку с личным делом, о котором упоминал однажды Омельянюк.

— Александр Бабушкин; Базаров; Назаров… В последний раз, Жан, спрашиваю по-хорошему…

— Я ничего не знаю.

— Хочешь выйти чистым, сволочь! — переменился вдруг Фройлих и ударил Кабушкина кулаком в лицо.

Жан покачнулся, однако не упал. «Ах, так!» — и с размаху, что было силы, двинул гестаповца по морде. Тот упал в своё кресло.

Стаей налетели гестаповцы. Одного Кабушкин ударил стулом, другому подставил ногу, повалил стол и намеревался прыгнуть в окно, с третьего этажа, но сзади схватили его за ноги, резиновой дубинкой ударили по голове. Разъярённые солдаты повалили его на пол и стали топтать ногами…

Пришёл он в себя на мокром цементном полу. Темно. Протянешь руку вправо — каменная стена, повернёшь плечо налево — тоже стена. «Вот он — каменный мешок!» — подумал Кабушкин, сплёвывая кровь.

Снова потащили на допрос. Фройлих с наклеенным на щеке пластырем начал кричать на Кабушкина издалека, не подходя близко. С двух сторон, держа наготове резиновые дубинки, стоят гестаповцы с засученными рукавами.

— Кто, скажи, твои товарищи? Где они находятся?

— Я никого не знаю.

— Врёшь, сволочь!

— Не виноват ни в чём…

— Кто организовал побег военнопленных из лагеря?

— Не знаю…

— Кто увёз партизанам медикаменты?

— Не я…

— Не ты?.. Пороть!

Его потащили в комнату пыток. И тут допрос:

— Кто помог тебе устроить побег Сайчика из больницы?

— Я Сайчика не знаю!..

— Последний раз спрашиваю.

— Не знаю…

— Не знаешь… Сейчас вспомнишь! — прошипел Фройлих.

Привязав его к скамейке, задрали рубаху и с двух сторон замахали плётками. Постегают, постегают и спросят: не вспомнил? Снова стегают.

— Ничипоровича знаешь?

— Нет.

— Татарин Хасан участвовал в издании газеты?

— Не знаю такого.

— Кто убил Давыдова?..

Если бы гестаповцы сумели развязать Кабушкину язык, то могли бы взять не один десяток подпольщиков и связных партизан, возвращающихся из леса в город. Но Кабушкин молчал…

Тогда его посадили на электрический стул. Мучительнее и страшнее пытки не придумаешь. В вены будто заливают расплавленный свинец, а всё тело протыкают бесчисленным количеством раскалённых добела иголок. Бьёт лихорадочная дрожь, судороги сводят ноги, руки, сердце…

Но Кабушкин терпел. Когда работал на трамвае, то несколько раз попадал под электрический ток. Видел и тех, кто умирал от молниеносного удара током. Фашисты же человека не сразу убивают, они до последнего момента пытают его, мучают. В голове сейчас одна мысль: «Выдержать!.. Выдержать!» Кабушкин повторяет эти слова. Ничего другого, ибо другое не имеет значения…

Гестаповец, увеличивая силу тока, наблюдает за жертвой. Очень редкие выдерживают адские муки. Сейчас, вот сейчас… Но Кабушкин молчит. Он безмолвен.

— Расскажи… Если расскажешь, прекратим подачу тока! — говорит Фройлих.