Виринея Кораблева - Не входи в стеклянный дом, или Удивительный июнь. Книга для любознательных детей и их родителей

Тут я просто схватила подругу за руку и потащила на кухню. Придвинула ей табурет, а сама стала варить кофе. Но Светка не могла сидеть – она слонялась от окна к кухонной двери до тех пор, пока от горячей турки с кофе не поплыл во все стороны бодрящий аромат.

– Садись, – сказала я Ковалевой и быстро наполнила кружки. – Сейчас печенье достану и сыр.

Тут подружка оживилась и, сев за стол, стала накладывать себе в кофе сахар и наливать молоко. Ну, наконец-то отвлеклась. А то я уже думала, что буду есть в одиночестве. Впрочем, откусив печенье, Светка совсем очнулась от задумчивости и спросила меня с любопытством:

– Слушай, а что за сон ты видела?

Нашла о чем вспоминать! Вот уж это я как раз хотела побыстрее выкинуть из головы и потому промолчала.

Но подружка отставать не хотела. Она пытливо заглянула мне в глаза и попросила:

– Ну, Ира! Ну, расскажи, куда ты там ехать собиралась. Ты до сих пор еще на меня обижаешься?

– Нет, – ответила я, прожевав сыр. – Но вспоминать неохота. Тем более… это был только сон.

– У нас дома есть сонник, – сообщила Светка и придвинула к себе вазочку с вареньем. – И ты знаешь, что там в предисловии написано?

– Ну, что? – недоверчиво буркнула я.

Почему это у моей подружки вдруг глаза заблестели?

– Слушай. «Понимать язык снов – это искусство, которое, как и любое другое искусство, требует знаний, таланта, труда и терпения». И сказал это какой-то Э. Фрамм.

– Ты что, веришь в сны?! – изумилась я.

– Верю, – серьезно подтвердила Светка. – Хоть и не каждый из них сбывается точно, но кое-что верно. Вот, например, если только приснится: у меня вырвали зуб, или он выпал, или почернел – обязательно неприятности будут. А если сырое мясо, то заболею.

Вот так так! Моя подруга, любящая математику и шахматы, верит в сны? Есть от чего мне прийти в смятение. Это я должна в них верить – я, потому что… Ну, понятно! Потому что это у меня, как говорит наша учительница по литературе, ярко выраженное образное мышление, а не у Ковалевой.

– Ну, чего ты так удивляешься? – спокойно, как обычно, спросила Светка, допивая кофе. – Думаешь, в снах нет логики? Еще как есть! Но только она необычная, не такая, как в жизни. А если тебе сегодня приснилась я, и старуха, и Сашка, то ясно: это не просто так. Расскажи мне побыстрее! Вдруг мы еще что-нибудь поймем, если разгадаем сон?

– Ладно, – вяло сказала я. – Помоги со стола убрать.

Куда только делась обычная подружкина неторопливость! Через секунду вся посуда свалилась в раковину, через пять она, вымытая, блестела на мойке, через восемь был протерт стол и открылась дверь из кухни, а через десять мы уже сидели в комнате на диване, И я, вздохнув, начала свой рассказ…

Светка слушала не перебивая, затаив дыхание. Правда, когда она представила нас вместе, печатающих шаг на серой дорожке, сразу захохотала:

– И ты тоже так шла? И получалось?

Вот ехидина! Это она, конечно, вспомнила, как «четко» я вышагивала на ОБЖ, когда уже не смогла от этого отвертеться под строгим взглядом нашего майора, Виктора Петровича. «Ну, погоди! – подумала я. – О тебе-то речь впереди».

И я не ошиблась: сообщение о том, как Светка, вытянув руки по швам, докладывала Марье Степановне о нашем прибытии, возмутило подружку до глубины души.

– Это я так делала?! – закричала Светка. – Ты врешь, не может быть такого!

– Но ведь логика в снах совсем другая, – подколола я ее. – Вот и думай, что это означает.

Услышав о стеклянных стенах, возводимых тысячами мышей, Светка опять оживилась, и видно было: ее голова опять заработала. Но объяснение Марьи Степановны, почему именно следует жить за такими стеклами, опять вывело подружку из равновесия.

– Вон чего захотела! – воскликнула Ковалева. – Я так и знала, что она за всеми только и следила бы день и ночь, если бы можно было. Ну уж фигушки, у нас-то в доме стены из камня.

– Да ведь это сон, – напомнила я ей елейным голосом. – Ты не возмущайся, Света, ты логику ищи.

И стала продолжать. Мой рассказ о мышах, смотрящих на облако, очень позабавил подругу, и она засмеялась. А вот про наше поспешное бегство назад к трамваю и про жгучее желание скорее уснуть, как велела старуха, и вернуться по ее первому зову, Ковалева слушала надувшись. Рассказ о Пике, заглядывающей в глаза Марье Степановны, ее ничуть не удивил: она удовлетворенно кивнула. А упрямством Сашки, не желающим выполнить какое-то требование старухи, моя подруга очень заинтересовалась и вновь задумалась, нахмурив лоб.

– Ну, а потом ты стала звонить в дверь, а я думала, что это трамвай за нами приехал и пора нам уже в стеклянный дом. Теперь поняла? – спросила я у Светки в завершение.

Она молча кивнула и взглядом попросила у меня пока не спрашивать ее ни о чем. «Пожалуйста! – подумала я, удобно откидываясь на мягкую спинку дивана. – У меня и так уже язык устал от разговора. Лучше я отдохну и подожду, пока ты сама все это объяснишь».

Полная тишина царила в комнате. Ничто и никто не мешал Светке размышлять об услышанном. Только ветер доносил со двора крики малышей, да торопливо тикали часы.

– Знаешь, Ира, – подала, наконец, голос моя подруга, – твой сон трудно разгадывать. Он имеет, конечно, смысл, но… понимаешь, такой, как в романах. А в этом ты лучше меня разбираешься. Давай лучше вместе думать.

– Давай, – с готовностью согласилась я, пряча улыбку (ну, наконец-то и я пригодилась! – не хуже Светки с ее железной логикой).

– Я могу сказать тебе одно, – задумчиво начала подружка. – То место, в котором мы побывали во сне – это как бы старухин рай. То есть она его себе так представляет: кругом ровно, гладко, подстрижено. Тишина и покой – даже воробьи не чирикают. В общем, порядок.

– Правильно, – поддержала я. – И она этим порядком командует строго – даже облакам летать не дает.

– Но почему мы-то с тобой в этом сне перед ней лебезим, я не понимаю, – сердито сказала Светка. – Ты еще ничего: и думать успеваешь, и сомневаться, и вопросы задавать – хотя бы про осмотр. А я – совсем дура, только выполняю команды, как автомат. Можно подумать, что я всю жизнь только и мечтала: как бы туда поскорее попасть и ей угодить.

Озорная мысль пришла мне в голову, и я не могла отказаться от соблазна посмеяться над подругой.

– Знаешь, Света, – невинным голосом сказала я, – может быть, в этом что-то есть.

– Что есть? – подозрительно осведомилась она.

– Ну, понимаешь, Марья Степановна любит подстриженные газоны, подогнанные плитки, тишину и дисциплину в жизни. А ты – в мыслях. Вот потому там тебе и хорошо, – рассмеялась я, – что везде порядок полный, строже некуда. Все на своем месте, никто не пытается оттуда убежать и делать что-то свое, не разрешенное старухой. Ты тоже любишь, чтобы любая мелочь сразу бы объяснялась, раскладывалась по полочкам и имела свой номер. А если у тебя это не получается – ну, например, ты не можешь понять, кто такая Пика, – то сразу злишься, и дуешься, и опять стараешься подчинить факты своему уму. У Марьи Степановны бзик на чистоте, тишине и хорошем поведении, а у тебя – на силе твоей логики. Вот вы там и спелись, как лучшие подруги.