Антон Долин - Оттенки русского. Очерки отечественного кино

А эти одежды жанрового кино — они помогают сочувствию зрительскому или дают лазейку для побега? Жанр — это эскейп. Когда ты видишь на экране милиционера, живущего в таком же провинциальном городе, как ты, у тебя нет этой безопасной прокладки. А когда он в цилиндре и не милиционер, то зрителю вроде как комфортнее сочувствовать, плакать, смеяться.

Хомерики: Есть такая тенденция, что хочется уйти или в классику, или в фантастику. Абстрагироваться: это не сейчас, не бойтесь, это просто такая история вот в XIII веке или это в далеком будущем. Как в свое время делал Андрей Арсеньевич Тарковский.

У тебя, Леша (обращается к Попогребскому) , самое интересное в этом смысле движение. Бакур, Коля и Леша Мизгирев снимали фильмы одного типа, а потом у них случился резкий скачок. У тебя это произошло постепенно. Были «Простые вещи», потом был фильм про север, где герои уже отправились в какой-то сказочный мир с медведями, пусть это и была психологическая драма. Затем ты задумал делать 3D -фантастику, а вместо этого сделал фильм про 1960 год по чужому сценарию и вообще для телевизора. То есть поэтапный путь к этому самому эскейпу. Можно в учебниках изучать.

Попогребский: Ты знаешь, я из него и не выбирался никогда. Когда я задумал «Простые вещи», то абсолютно честно и себе, и всем остальным говорил: «Друзья, мы сейчас будем говорить о вещах, которые могут кого-то ранить. Давайте сначала создадим зону комфорта». Есть врачи, которые сразу с тобой жестко, а есть врачи, которые создают зону комфорта, с которой потом можно работать. Я просто по складу характера отношусь к тем людям, которые создают в общении зону комфорта. Так что — да, под названием «Оптимисты» я могу себе позволить вещи пожестче, чем в «Простых вещах» и «Как я провел этим летом». Я вот слушаю нас и представляю себе, что если бы здесь сидели американцы… С таким же анамнезом хватает американских режиссеров — которые сняли небольшие инди-фильмы, а потом блокбастеры. Стали бы они вот так говорить о судьбах человечества и о смыслах? Я вижу аналогию с русским и американским роком. Я, конечно, люблю русский рок, хотя они все время пытаются говорить про разумное, доброе, вечное. Но западный рок — про то, что трахаться хочу, а наш — про что-то другое.

Мизгирев: Ну перестань… Они всё смотрят, всё знают. «Выживший» — это же чувак просто посмотрел «Неотправленное письмо». У них тоже есть прививка разговорами об абстрактных, так сказать, русских материях. Жанровое кино сдвинулось. У «Выжившего» 140 миллионов бюджета — они же не придурки, тоже хотели возврата денег, но при этом все равно шли на эти эксперименты. Даже пресловутый «Темный рыцарь». Это все с авторским лицом, штучный продукт. Не потоковый, а сделанный руками.

Задам последний вопрос. Меня интересует только персональный страх или его отсутствие, персональный прогноз на себя самого. Авторское кино так называется по той причине, что автор — человек, у которого нет вообще ничего, кроме его собственного стиля, языка, набора проблем и тем. Как только он заходит на территорию жанрового кино, где есть свои законы, жанр начинает что-то навязывать. Или навязывает сама необходимость говорить с массовым зрителем — например, хеппи-энд. Есть ли у вас страх растерять свое авторское, придя на эту другую территорию, которая от вас чего-то большего требует?

Бакурадзе: Есть такая опасность, я внутренне ее ощущаю. Как сохранить — не знаю. Только лишь параллельно находиться в том процессе, который ты называешь авторским, внутренним. Любое глобальное переформатирование все равно влечет за собой перестроение мозгов. Без авторского кино, мы все знаем, коммерческое не двигается вперед, оно стоит на месте. Художественный контент нужно постоянно менять. Наш переход, я надеюсь, в какой-то момент может повлиять на это.

Попогребский: Есть глубинный страх, который не связан с тем, чем я сейчас занимаюсь. Все три моих фильма хоть и не имели прямого отношения к моей биографии, были предельно личными историями. А родится ли у меня новый такой этапный фильм? Будет ли он мощнее чисто по внутреннему закону нарастания? Родится ли он у меня хотя бы в виде сценария?

Хомерики: У меня абсолютно такой же страх. Это не страх того, что я разучусь работать с артистами по-другому, не как в жанровом кино. Это страх того, что вдруг не родится то самое личное высказывание.

С этой точки зрения большое коммерческое кино скорее страхует автора: если нет вдохновения или внутреннего сильного импульса, то, грубо говоря, всегда есть заказ.

Мизгирев: А ничего не получится. Это же иллюзия, что приходят люди с холодным носом и лупят жанр. Бояться потерять в себе художника вряд ли стоит: там та же страсть, тот же темперамент. Наверное, ты говоришь о каких-то усредненных схемах, которые иногда навязывают, чтобы страховать риски. Давайте сюда не будем ходить, давайте возьмем артиста, который чуть более примелькался. Если ты не можешь предложить ничего интересного — ну иди тогда за продюсером. Если тебе есть что предложить — так и продюсеры тоже люди. Им нужна свежая кровь, чтобы оживить опробованные схемы. Как этого можно бояться? Это как выходить на бой. В этом смысле авторское и жанровое принципиально не отличаются. Когда я снимал «Конвой», я также бился с темнотой, входя в неопробованную зону. В «Дуэлянте» то же самое: люди с опробованными схемами хотят идти в неопробованные зоны для того, чтобы получить новый результат, который может попасть в массового зрителя. Абсолютно одинаковая природа этого шага.

Мне кажется, ты очень увлекся своим материалом, у тебя прямо описание дуэли какое-то происходит.

Мизгирев: Надо изживать это.

Хомерики: Господа, вы звери.

К «Высоцкому» относились предубежденно: поклонники бойких блокбастеров Первого канала — с завышенными ожиданиями, остальные — с заведомым скепсисом. Напрасно. Этот фильм — что угодно, но точно не типовая продукция Эрнста и Максимова. В нем не ощущается веселого и бесшабашного цинизма: недаром в режиссерах — известный по «Бумерам» Петр Буслов (как свидетельствует его новелла в альманахе «Короткое замыкание», завзятый романтик), а не Тимур Бекмамбетов. От замысла — сделать фильм о смерти Высоцкого — до мельчайших деталей роскошной маркетинг-кампании, вроде выставленного в фойе кинотеатра «Октябрь» ретро-«мерседеса» с несущимися оттуда песнями барда, — все выдает по меньшей мере попытку быть искренними, а не дурить головы потребителям. Об этом же свидетельствует активное участие в проекте Никиты Высоцкого, сопродюсера и соавтора сценария.