Игорь Малышев - Театральная сказка

– Да! Согласен! – теряя себя, закричал Мыш. – Только отпустите её!

– Нет, – ответило Равнодушие. – Мы её не отпустим. Но будет ли она жива, зависит только от тебя.

Мыш замер.

– Я всё сделаю! – сказал он.

– Ты так легко готов предать театр и Засценье? – усмехнувшись и впервые проявив какую-то эмоцию, произнесло Равнодушие.

– Нет! Я никого не предаю! – прокричал мальчик.

– Впрочем, это неважно, – подтвердил демон.

Он положил руку на плечо измученного Мыша.

– Закатай рукав.

– Зачем?

– Делай, делай…

Мыш выполнил приказание.

Равнодушие кивнуло Наркомании, тот, как наиболее сведущий в медицине, подошёл к мальчику. Незаметно подмигнул ему.

– Ты ведь помнишь меня?

Кончиком шприца рассёк Мышу вену на сгибе локтя. Слегка согнул руку и подставил под локоть сложенную ковшиком ладонь.

Когда она наполнилась кровью, Наркоман отошёл, и его сменил Садизм. За ним подошла Лже-учёность, поставила Мышу под руку большую, грубо сработанную каменную чашу…

– Зачем вам это? – чувствуя, как кружится голова, спросил Мыш.

– Пребывание в Засценье покупается кровью. И поскольку, как ты понимаешь, своей крови у нас нет и быть не может, мы позаимствуем твою. Она подтвердит наше право быть тут. Вечное право.

– Нет! Вас не должно быть тут! – хриплым шёпотом с ненавистью, какую никогда не мог предположить в себе, произнёс Мыш.

– Как тебе будет угодно, – спросонья сказало Равнодушие. – Но ты же хочешь, чтобы девчонка жила, правда? И поэтому сделаешь всё, что я скажу.

Густые капли размеренно и скучно падали в каменную чашу. Пороки подходили, набирали пригоршни и уходили разбрасывать кровь, доказывая тем самым своё право на Засценье.

Мыш, не отрываясь, смотрел в лицо Ветке, горло которой перехватывала уродливая петля.

Нищета сидела рядом, цепко держала в костлявой ладони конец натянутой верёвки, непрерывно оглаживая тощие ноги свободной рукой, и, как полоумная, без умолку бормотала себе под нос.

По щекам Ветки ползли слёзы.

– Только дёрнись… Вот только дёрнись! – глядя в землю, бубнила Нищета. – Враз горло перехвачу. Чик! И нет человечка… Был и перестал…

Ни мальчик, ни девочка не слышали её. Они чувствовали, как рушится всё, что они полюбили за эти несколько месяцев. Мир, который, как они думали, вечен и неколебим, распадался на песчинки, и злая сила уносила его без следа.

Тонким прерывающимся голосом Ветка запела мелодию из «Ромео и Джульетты».

Нищета, не поднимая головы, дёрнула верёвку, оборвала музыку, но Ветка запнулась лишь на секунду и запела вновь.

Старуха, не видя в шуме опасности, больше не трогала верёвки и нашла себе новое развлечение в том, что выдёргивала клочья травы рядом и тут же бросала их.

Подходили пороки, погружали ладони в чашу, уносили в горстях кровь.

Сначала дети вздрагивали от каждого их появления, но потом перестали замечать, помня лишь друг о друге.

Внезапно старуха бросила верёвку и исчезла в кустах. Ветка, почувствовав, что хватка петли ослабла, запела громче и свободнее. Мыш огляделся и увидел, как сквозь лес, неторопливо ступая упругими лапами, к ним идут леопарды.

Вслед за ним и Ветка заметила приближающихся хищников.

Бежать было бесполезно, и детей это даже обрадовало.

– Ну, хоть умрём быстро, – сказал Мыш.

Губы леопардов кривились, открывая клыки. Поперечные складки на лбах выдавали закипающую ярость.

Рычание, резкое, рокочущее, разорвало тишину. Зверь с рассечённой бровью оповестил о своём прибытии округу. Хвост его, толстый, мускулистый, дёргался из стороны в сторону, плетью бился о ребра. Уши прижались к черепу, янтарные когти при каждом шаге впивались во влажную лесную землю.

Мыш подошёл к Ветке, снял петлю, прикрыл собой девочку от хищников. Выдохнул, отбросил с глаз отросшую чёлку.

Звери окружили детей, ближе всех встал вожак с повреждённой бровью. Подошёл вплотную. Голова его была на уровне детских лиц. Мыш зажмурился, готовясь встретить клыки зверя, но тот вдруг опустил голову и принялся большим шершавым языком вылизывать сгиб локтя ребёнка, откуда сочилась кровь.

Это было так неожиданно, что Мыш вздрогнул и в недоумении открыл глаза.

Один из зверей, стелясь по земле, рванулся к кустам, откуда с жадным любопытством выглядывала Нищета, и через мгновение там раздался верещащий, быстро оборвавшийся крик.

Словно восприняв это как сигнал, остальные два зверя тоже кинулись в заросли. Вскоре оттуда, то ближе, то дальше, тоже стали доноситься вопли. Иногда страшные, так что стыла кровь, иногда жалобные, будто топили котят. Слышался треск сучьев под лапами леопардов и ногами пороков. Раздались один за другим два тонких тоскливых крика.

– По-моему, это тварь Лженауки, – шепнул Мыш.

Но вот всё стихло.

Сквозь сеть ветвей пролился свет, тихий, спокойный. Выпорхнул из высокой травы мотылёк, закружился вокруг детей.

Мыш повернулся к Ветке.

– Кажется, мы будем жить.

Ветка уткнулась ему в плечо и зарыдала, выплёскивая то, что сдерживала последние часы. Хотя кто знает, часы ли? Может, дни? А быть может, годы? В Засценье нет времени, дети не знали, сколько длились их мучения.

Ветка обнимала Мыша, боясь, что тот может ускользнуть от неё, развеяться дымом, утечь дождём сквозь пальцы.

– Ну что ты? Я же с тобой, – шептал мальчик.

Обратно вернулось только два леопарда. Оба израненные, в порезах, царапинах, ссадинах, они принялись вылизывать детей, словно своих котят, и от этого почему-то становилось ещё безнадёжней. Ведь если кого-то жалеет даже зверь, значит, дела его совсем плохи.

Вскоре леопарды оставили их и, огласив напоследок чащу громоподобным рыком, скрылись за деревьями.

Ветка отстранилась, отвернулась от Мыша, не желая, чтобы тот видел её зарёванной, с красными глазами и опухшими губами. Вытерла слёзы, пристроила на лице ободряющую улыбку. Даже юная актриса всё равно актриса.

– Пойдём поищем его… – протянула она руку мальчику.

Тот взялся за неё, холодную, как только извлечённая из воды рыбка.

Могли ли дети представить себе ещё вчера, что им доведётся хоронить одного из тех, кого они боялись больше всего на свете? Кто-то, скорее всего Наркомания, поразил зверя в самое сердце, и тот лежал на груде ржавых обломков, словно сбитый в прыжке.

Они выкопали могилу и зарыли красивого хищника со шрамом на брови.

Дети вышли на сцену, и, не зная, как закончить спектакль без Гнома, просто принялись кланяться зрителям, делая вид, будто это финал. Те, даже не заметив, что действо оборвалось на половине, хлопали им как ни в чём не бывало.

– Спасибо! Спасибо! – искренне, как никогда, говорили им дети. – Приходите снова. Приходите ещё. Мы будем ждать.