Ксения Хан - Глаза колдуна

Мальчики кидаются на девчонку с собакой, зажатую в углу, и раздается визг.

– Стоять всем! – рявкает Серлас, о котором дети позабыли в пылу драки, и все замирают. Сын рыбака Винсента шмыгает носом и кашляет.

– Это моя тварь, – сипло повторяет он, – я могу делать с ним что хочу.

– С собакой – да, – Серлас кивает, и девочка резко выдыхает, словно едва сдерживает гнев в своем худом подрастающем теле. – Но Клементина – моя дочь, и я не позволю тебе или твоим кузенам бить ее. Кроме того, она девочка. Ты должен проявить к ней уважение.

– К ней? – зло плюется мальчишка. – Она же буйнопомешанная!

Двое других поддерживают его и гогочут. Клементина трясется от бессильной ярости.

– Мать говорит, она с головой не дружит! Ведьма, не иначе!

Готовый шагнуть к детям Серлас замирает, проваливается в знакомую панику и, почти задыхаясь, видит, что Клементина расправляет плечи и встает во весь рост за спиной мальчишек.

– Ведьма , говоришь? – гневно шипит она. В ее голосе угадываются чужие интонации, грубые, совсем не девичьи. Серлас открывает рот, чтобы остановить ее, но что-то его затыкает, первый же звук застревает в горле. – Ты отвратительный мальчишка, мучаешь каждое живое существо, что слабее тебя! Такая жестокость тебе с рук не сойдет!

Клементина кричит, и эхо, поколебавшись в узком переулке, мчится дальше, вниз по улице к площади, ее слова звучат угрозой, непоколебимой, как камень. Внезапно становится холоднее. Пес, все это время жалобно скуливший у ног девочки, вдруг с визгом срывается с места и убегает, и мальчишки несутся за ним. Сын рыбака Винсента оборачивается на углу, чтобы кинуть Клементине ее платок.

Тот, кружась, падает ей в ноги, и Серлас поднимает глаза. У его девочки бледно-рыжие волосы, которые теперь не скрыть обычным платком.

Через две недели сын рыбака Винсента умрет от лихорадки, и Серлас с названой дочерью, прежде чем в их сторону посыплются угрозы, сбегут с острова на юг.

Все, что знает Теодор о мире, в котором живет уже два столетия, вдруг обращается в пыль и рассыпается под ногами. Прошлое не вернуть. Эту истину он впитал вместе со всеми ведьминскими наговорами, вместе со знанием, что проклятия существуют и действуют на реальных людей точно так же, как болезни и любая хворь, от которой еще не придумали лекарств. Это говорили ему все гадалки, встреченные им на долгом пути.

Прошлое не вернуть. Время застывает в его жизни и идет вперед только в жизнях других людей. События, люди, незначительные детали не копируются природой: каждый человек единственен, каждая история уникальна. Сколько бы совпадений ни угадывал его пытливый разум, скольких бы женщин и мужчин ни принимал за тех, с кем уже встречался, каждый раз они оказывались незнакомцами со схожими чертами лица.

Даже Клеменс Карлайл, в первую их встречу, во вторую, в десятую – всякий раз оказывается не Клементиной, а только самой собой.

Если история, как бы умело ни сворачивали ее спиралью искусные летописцы, никогда не повторяется, то реинкарнаций не существует. Об этом Теодору стоило бы подумать в тот раз, когда впервые ему на глаза попалась дочь смотрителя галереи. Теперь, увы, их связывает не только и не столько эфемерными слухами о ведьминских проклятиях.

Теперь он видит перед собой женщину с лицом Нессы – и не знает, что делать.

Ее профиль маячит за широкой витриной очень французского кафе – с крашеным деревянным заборчиком, ограждающим ухоженный ярко-зеленый газон, с бежевыми вывесками и выведенными чьей-то умелой рукой витиеватыми надписями, с узорчатыми спинками деревянных стульев на открытой веранде и скатертями в мелкую клетку на круглых столиках, – и тень ближайшей липы, отражаясь в стекле витрины, пляшет на скулах женщины. Она хмурится, разговаривая по телефону, прижимает ко лбу тонкие пальцы руки, разглаживая одинокую морщину. У нее русые волосы, собранные в тугой пучок на затылке, бледная кожа. Теодор помнит, что в гостиной своего дома она смотрела на него серо-зелеными глазами.

У Нессы были точно такие же.

Женщину, что сидит в кафе через дорогу от Теодора, зовут Оливией. Она мать Клеменс Карлайл. Теодор проговаривает про себя эти простые фразы, но самогипноз не помогает: мозг продолжает пульсировать от мысли, что глаза его видят Нессу, что история повторяется, что Клеменс все-таки является Клементиной и что теперь, как бы он ни отворачивался, как бы ни бежал прочь, прошлое неумолимо настигает его и завоевывает настоящее, как чума, остановить которую он не в силах.

– Шон? Шон! – раздается встревоженный голос Бена в телефоне, и Теодор вздрагивает с непривычки. Сотовая связь явно не создана для человека, рожденного в восемнадцатом столетии.

– Это я, Бенджамин, – отзывается Атлас, мысленно надеясь, что нервный приятель будет сильно удивлен и потому в расспросы не кинется.

– Теодор? Что с Палмером? – « Черт» . – Он рядом? Откуда у тебя его телефон? Что случилось с Клеменс? Она все еще не берет трубку, вы ее нашли?

Теодор вздыхает. Ему с трудом верится, что еще этим утром он был в Англии и толком не знал ни о взбалмошной девице, ни о ее матери.

– Все в порядке, – говорит он, чеканя каждое слово. – Клеменс дома вместе с этим выскочкой. Никто не пострадал. Мы зря так неслись сломя голову. Таинственный колдун Палмера прислал еще одну записку. Нет, мы его не видели. Я почти уверен, что он уже прибыл сюда и нашел девчонку.

На этой фразе Бен театрально охает в трубку, и Теодор морщится. Не хватало еще, чтобы Паттерсон кинулся на выручку перемазанной томатным соком девчонке – с точки зрения Атласа, ей хватит внимания и двух бессмертных.

– Прекрати, Бенджамин, никто никому не угрожает. Палмер присматривает за ней, они сидят дома, как послушные дети, никого не впускают и не выпускают.

Теодор соврет, если скажет, что доверяет мальчишке полностью. Необъяснимый страх, подкармливаемый рассказами о таинственном преследователе – и пусть, пусть колдунов не существует, пусть бессмертный убийца и властитель чужих душ кажется вымыслом! – терзает Теодора и сеет сомнения: не подверг ли он Клеменс еще большей опасности, оставив на попечение мальчику-марионетке? Ему бы следовало остаться рядом с ней и защитить, если того потребует случай, ведь он и прибыл в Лион ради этого.

Ведь он был проклят ради этого. Защищать дочь ведьмы от любых бед. Беречь ее покой. Укрывать от злых сил. Спасать, проживая ее жизнь бессменной тенью.

Сейчас, когда Оливия Карлайл, так похожая на Нессу, маячит перед взором Теодора, он почти уверен, что чертова судьба вела его к встрече с Клеменс целых два столетия не просто ради плевка в лицо. Смотри, из-за кого ты проклят! Смотри, ради кого ты должен был жить!