Татьяна Мастрюкова - Приоткрытая дверь

– И что ты там писала? Redrum ?

Зря мама про Стивена Кинга вспомнила. Совсем не смешно.

Я молча взяла губку под мамино одобрительное: «Ну вот сразу бы так!» – дождалась, пока она выйдет из ванной, и только тогда почти уткнулась носом в зеркало, разглядывая вроде бы какие-то буквы и отпечатки на запотевшем стекле.

Точно, детские ладошки. Не мои. Явно не нарисованные, настоящие. Будто ребенок прижимался к зеркалу, забравшись на раковину. Сначала нарисовал каляки-маляки (или все-таки что-то написал, какие-то символы?), а потом приложился ладонями к зеркалу…

С этой или с той стороны? По спине пробежали мурашки. Зачем я об этом подумала?

Зеркало постепенно светлело, пар с его поверхности уходил. Буквы пропали первыми. Ладошки на стекле тоже начали терять четкие очертания. Я провела по зеркалу губкой раньше, чем отпечатки стали вновь обретать четкость.

Шуршит, шуршит… Совершенно не хотелось просыпаться среди ночи, когда самый крепкий сон и до утра, до подъема по будильнику еще спать и спать. Но это невыносимое, какое-то нервирующее шуршание заставило очнуться. Почему-то первым делом я посмотрела на ковер на стене. Пылесборник , как говорила мама. Мне и раньше в ковровых узорах мерещились мерзкие рожи, будто специально сотканные, чтобы давить на психику. Я даже помнила расположение каждой хари. В темноте они будто проступали еще четче. А если приглядеться, то вообще будто шевелились.

Я зажмурила глаза, силясь удержать ускользающий сон и не поддаться магии его ворсейшества, а сама невольно прислушивалась. Сначала показалось, что что-то копается на подоконнике. Не у соседей точно. Как надо шуршать, чтобы стало слышно на другом этаже!

Что это может быть? Крыса? Фу-фу-фу! Только не крыса!

И почему на подоконнике? Логичнее было бы шуршать на кухне, где еда. Вряд ли бабушкины фиалки и декабрист привлекательнее. Блин! Прошлый раз тоже кто-то на подоконнике шуршал, а потом бабушку душил!

Я снова вслушалась. Тишина.

Бабушка спала беззвучно, даже не сопела. Слышно было только, как тикают часы на тумбочке у бабушкиной кровати. Я уже стала снова проваливаться в сон.

И тут на шкафу, который отделял меня от комнаты, что-то завозилось. Крупное – шкаф едва слышно поскрипывал под весом этого кого-то . Возможно ли такое? Это же был старинный, добротный шкаф из настоящего дерева, тяжеленный. У него даже петли практически не скрипели, когда бабушка по сто раз на дню вытаскивала и убирала в него вещи. Папе даже пришлось звать на помощь соседа, когда выгораживали мне уголок для кровати, в одиночку не решился надрываться.

А тут заскрипел…

В голове вдруг явственно прозвучал голос Алексея: «Показалось, что у вашего кота человеческое лицо…»

«У нас нет домашних животных», – снова мысленно ответила я ему, и неприятный холодок прокатился по всему телу.

Я ему тогда не поверила, а ведь кормилец наш вовсе не играл. И актерские способности пригодились ему для того, чтобы изобразить, будто на самом деле ничего не произошло, так, ерунда.

Видела я этих котов, чего мне бояться! Смело открыв глаза, я встретилась взглядом с каким-то человеком…

Все достаточно ясно освещалось фонарем с улицы, чтобы различить силуэт, перегнувшийся через край шкафа, так что были видны голова, плечи и руки, впившиеся в декоративную резьбу, идущую по верху. Он едва слышно дышал и, как мне показалось, принюхивался.

Мне вдруг стало катастрофически не хватать воздуха, но дышать ртом я боялась. Это была уже не тень в салатнице. Не бывает тень такой объемной. И не ковровые уроды. Они никогда не покидали своих мест.

Это был настоящий человек. Судя по всему, невысокий, худощавый. Как подросток. Пальцы тонкие, длинные, какие-то костлявые, вонзились в декоративный бортик так, будто гвоздями воткнулись.

Я не могла различить черты его лица. Видны были только глаза. Огромные, черные, как плошки.

Не удержавшись, я судорожно вдохнула носом, и глаза существа начали еще больше расширяться, впившись в меня взглядом, будто пиявками.

Я помню, как бабушка целый месяц лечила остеохондроз гирудотерапией, то есть ей на спину ставили пиявок. Следы от них были жуткие, как круглые укусы, и долго кровоточили. В итоге остеохондроз остался в том же самом состоянии, как и был до врачей-дуремаров, зато на бабушкиной спине навсегда остались белые круглые шрамики, похожие на следы пуль.

Взгляд этого безволосого мужчины был таким же гадким, как пиявки. Лучше бы это была кошечка…

Бабушка! Вдруг он меня сейчас тоже будет душить!

Осторожно, словно желая всмотреться получше, поближе, человек начал медленно, невыносимо медленно, но все сильнее и сильнее склоняться в мою сто-рону, явно намереваясь прыгнуть со шкафа прямо ко мне на кровать. Этого уже вынести было невозможно.

– Мамочка! – панически взвизгнула я, натягивая на голову одеяло и сжимаясь в комочек. Маму я позвала инстинктивно, конечно, она бы меня никак не услышала.

Зато среагировала бабушка, заворочалась на кровати, всхрапнула, просыпаясь. Я осторожно высунула нос из-под одеяла и посмотрела наверх. Проклятый человек замер, повернув встрепанную башку в сторону бабушкиной кровати. И когда бабушка тихо прокашлялась и завозилась, зазвенела, наливая себе воду из графинчика, вдруг метнулся со шкафа куда-то в стену, только шкаф жалобно пискнул.

Я вжалась в кровать, ожидая удара, но человек пропал, всосался в стену, как тень, будто и не было его. Или не в стену, а в ковер?

Я долго лежала, таращась в темноту, боясь закрыть глаза. Вслушивалась. Если эта тварь опять нападет на бабушку, я смогу прийти на помощь. Но потом страх стал отступать и я, похоже, задремала. Но не стоило мне засыпать…

На правую ногу, чуть ниже колена, навалилось что-то тяжелое и бесформенное, будто наполненный крупой мешок. Тут же проснувшись, я испугалась, что сейчас это что-то полезет дальше, к голове, но мешок лишь поудобнее устроился, словно со всех сторон облепил ногу под одеялом. Мне страшно было посмотреть, страшно пошевелиться.

Безволосый! Он добрался до меня!

Мешок сжал мою ногу, как клещами. Даже сквозь одеяло я почувствовала боль. И мешок принялся меня жевать. Реально жевать! Не представляю, какие могут быть у мешка челюсти, но тварь аж давилась, чавкая, втягивая слюну, которой, похоже, захлебывалась.

Ногой ни пошевелить, ни взбрыкнуть я не могла и испугалась, что меня парализовало. Только не это!

Собрав всю силу воли, я внезапно для самой себя резко села на кровати. Одеяло было примято, словно сверху действительно что-то лежало. На нем никого не было. Вообще никого и ничего. Но тяжесть я продолжала чувствовать. Схватилась за крестик, чуть не оборвав цепочку. Не придумала ничего лучше, как мысленно, только мысленно, потому что голос пропал напрочь, безостановочно шептать: