Карина Демина - О бедной сиротке замолвите слово

Вдохнуть.

Успокоиться.

Реальность расслаивалась. Реальностей становилось много, как треклятых зеркал. В одних отражалась Варнелия-невеста, невероятно хрупкая и, пожалуй, в достаточной мере прекрасная, чтобы претендовать на титул невесты года.

Во втором была она же, постаревшая, пусть годы видны лишь в глазах, да еще, пожалуй, овал лица утратил прежнюю четкость.

И никакого платья.

Костюм с просторной юбкой, в таком нарочито-народном стиле, который всегда матушку раздражал. Из украшений – цепочка с амулетом и еще букет хрустальных лилий…

Надо было корону сделать.

– Жених ждет, дорогая, – фальшивым голосом произнесла матушка, протягивая махонький флакон. – Угости его… угости, и он навеки будет твоим…

Он и без того принадлежит Варнелии, и только ей. Смешной, нелепый мальчишка, который так разительно отличался от прочих.

Наглый.

И порой чрезмерно наглый…

Стук в окошко… пошли гулять, луна высоко поднялась, а у Источника распустились незабудки. Если свить венок именно из этих, то ты меня никогда не забудешь…

Отстань.

Дорогая, нельзя заставлять себя ждать. Гости собрались. И постарайся держаться естественно…

Мозг сам достраивает себе реальность, и вот уже серый больничный коридор меняется. Проявляются бледно-лиловые обои, которые матушка уже года три как сменила на более модные, полосатые…

Картины.

Гобелены.

И всенепременные вазы. В то время такие вазы стояли в каждом приличном доме. И садовник раз в три дня срезал свежие цветы…

Цветов было жаль.

Незабудки на подоконнике, перехваченные ниткой. Ей дарили роскошные букеты, но почему-то именно эти незабудки и тронули… Опять куда-то влез? Кровь из носа льется, а ты… неужели нельзя осторожней? Можно, но зачем? Ведь тогда не будет повода к тебе заглянуть… Пошли на ярмарку?

Чаепитие с подругами.

Злословие.

Духота… вон они, стоят рядком, обездвиженные, куколоподобные, ибо и у разума имеется предел. Иллюзия не будет более подробной, нежели это необходимо. И кажется, с каждой минутой, с каждым настоящим воспоминанием она трещит сильнее…

Ее жених в белом костюме… улыбается…

Красив.

И уродлив… Когда она разочаровалась? Ведь думала же, что влюблена, и свадьбы этой ждала с нетерпением… а он всегда снисходительный и спокойный…

Мне не нравится, что ты уделяешь слишком много внимания этому оборванцу. В следующий раз отправь его к кому-нибудь еще. Удивление. Это не просьба, а приказ, но даже матушка никогда не приказывала. И попытка поговорить, объяснить…

Откровение… ты учишься, потому что так принято… какая карьера? Баронесса не может быть целителем. Ты еще слишком молода и не понимаешь…

Не понимает.

Почему?

Больничные стены выглядывают из-под позолоты, и рука, которая придерживает Варнелию, слишком бела и тонка для матушкиной. Хорошо. Главное, не выдать себя…

Карета.

Конечно, украшенная розами и альгийским плющом, хрупкие листья которого так превосходно смотрятся в позолоте… четверка лошадей…

Автомобиль.

Черный и стандартный.

– Ты уверена? – этот голос пробивается сквозь храмовое песнопение.

– Конечно, дорогой, – а этот еще притворяется матушкиным. – Она сделает все, как нужно…

Надо оставить знак…

Не зерно, его растащат птицы… и хватит ли воспоминаний, чтобы бороться с иллюзией? Хватит… в машине пахнет кожей и табаком… от него тоже постоянно пахло табаком, хотя и клялся, что не курит. Курил. Прятался от нее, несносный мальчишка… всегда мальчишка. Мог бы предложить ей сбежать, она бы согласилась, еще тогда, двадцать лет назад. Но нет, решил, что нечего ей дать… как будто бы ей нужно было что-то, кроме него самого и вечно разбитого, не единожды ломанного носа.

Едут.

Куда?

Далеко. И быстро. Тот, который сидит рядом, держит за руку. Молчит. Плохо. Слова вносят диссонанс, а так разум спешно наращивает утраченную иллюзию.

Карета.

И ощущение счастья, детского такого… так, пожалуй, она радовалась, когда впервые попала на ярмарку… и плевалась через трубку жеваной бумагой, силясь попасть в мишень. Или еще потом, позже, когда танцевала на площади с ним… просто по-дружески.

Тогда еще казалось, что это всего лишь дружба…

А потом он уехал. Сбежал. И Варнелия обиделась. Всерьез. Настолько, что и сама уехала. А он догнал ее своим письмом. И писал их много, часто, приезжал, когда мог, а она долечивала шрамы. С каждым разом их становилось все больше, а ее не отпускало противное чувство, что однажды он не вернется.

Те письма сохранились.

В коробке из-под шляпки. Коробка розовая, и к ней еще пышный бант прилагался, но бант без надобности, а вот письма отлично поместились. И тот камешек на веревке, принесенный из другого мира. Круглый кристалл, который светился при нагреве… и платок… и еще что-то, не слишком нужное, но безумно важное.

Вот так.

Эмоции – ее спасение…

А хрустальные лилии, умирая, и вправду превращались в хрусталь. Для этого букета понадобится особая ваза… И не коситься на сопровождающего. Его нет… не существует в иллюзии. Он осторожен, куда осторожней девочки, поэтому надо поддаться.

Ненадолго.

Интересно лишь, почему ее разум выбрал заведомо нежизнеспособную мечту? Неактуальную, так сказать…

Может, в этом и смысл защиты?

Остановка.

Храм?

Дворец королевский. И ее суженый подает руку.

– Идем, – говорит он. – Нас ждут… на тебя надеются, милая… ты же не хочешь нас подвести? Всех нас…

Флакон в руке на долю мгновения становится горячим.

Значит, все-таки заговор. А Варнелия от души ненавидит заговоры, но позволяет передать себя из рук в руки… да, у него за годы набралось много таких вот безмолвных, но надежных рук.

– Поспеши, – прощальный поцелуй в щеку. – Сделай, о чем я тебя просил, и мы снова будем вместе…

И все-таки умные идиоты существуют.

Мастер Витгольц многого ожидал, но, пожалуй, не того, что его просто и незамысловато убьют. И даже не попытаются обставить это дело как несчастный случай.

– Простите, – его окликнул молодой человек в сером твидовом пиджаке, пуговицы которого блестели слишком ярко, чтобы блеск этот можно было объяснить естественными причинами.

– Подсказать, как пройти в библиотеку? – усмехнулся мастер Витгольц.

– Да нет, не стоит, пожалуй…

Парень коснулся пуговицы, и в Теодора полетел огненный шквал. Вспыхнул фрак, который, между прочим, был взят напрокат, и теперь придется выплачивать полную его стоимость, а она, как подозревал мастер Витгольц, будет безобразно завышена.

Огонь вцепился в волосы.

В кожу…

Запахло паленым мясом. А в грудь вонзилась ледяная стрела, останавливая сердце. Паренек нахмурился, видимо, не ожидав победы столь быстрой. И, наклонившись, проверил пульс.