Макс Фрай - Сказки старого Вильнюса IV

– С юными ветрами такое часто случается, – говорит мне Нёхиси. – Они не то чтобы принимают желаемое за действительное, скорее невольно путают свойственное некоторым людям внутреннее движение с перемещениями воздушных потоков, и их можно понять, процессы действительно сходные.

– Ууууууууууу! – горестно подвывает наш ветер. – Уууууууу!

Вот влип бедняга.

– Такой прекрасный! – твердит он. – И сам меня сюда позвал!

– Как это – позвал? – хором спрашиваем мы с Нёхиси.

Как-то привыкли, что таких гостей можем приглашать только мы сами. И стараемся не особо злоупотреблять своим положением. Если звать к себе всех, кто нам понравился, в этом городе слишком быстро воцарится хаос, недостаточно уютный даже для нас самих. Об остальных жителях и говорить нечего.

– Он сказал: «У меня закончился отпуск, я уезжаю домой, а ты давай, прилетай ко мне. Ты же ветер, тебе даже билеты не надо покупать». И я полетел. И прилетел! Но он мне совсем не обрадовался. Сказал: «Что за чертова холодрыга, когда это уже закончится». И окно закрыл! Словно это не я, а какой-нибудь нахальный Биз [26] Биз – северный или северо-восточный ветер в горных районах Франции, Италии, Швейцарии. Особенно опасен Б. весной, когда он сопровождается заморозками, приводящими к вымерзанию растений, повреждению всходов и высушиванию почвы (особенно оголенной от снежного покрова). , сующийся ко всем без спроса. Уууууууууу!

– Обычная история, – сердито говорю я. – Люди совершенно безответственно обращаются со словами. Даже наедине с собой переиначивают их смысл. Привыкли врать, как дышать. И простая, понятная фраза «приходи в гости» внезапно перестала быть настоящим приглашением. Вместо этого она теперь означает: «Я – хорошо воспитанный человек и очень стараюсь быть милым, хотя видеть вас всех уже не могу. Надеюсь, вам не придет в голову принять мою вежливость за чистую монету и заявиться в мой дом».

– Да ладно тебе, не ворчи, – улыбается Нёхиси. – В нашем случае все гораздо проще: люди обычно не знают, что ветры прекрасно понимают их язык. Поэтому говорят с ними просто так, для собственного удовольствия и от избытка чувств. Но все-таки не с целью обмануть. Я думаю, дело не в том, что твой друг тебе не рад, – говорит он ветру. – Беда в том, что он тебя не узнал. И, честно говоря, вряд ли узнает.

– Ууууууууууу!

Мои штаны уже впору выжимать. Из этого можно заключить, что наш ветер рыдает навзрыд. Бедняга. Надо же так влипнуть.

– Это горе – не беда, – говорит Нёхиси. – Сегодня поплачешь, завтра забудешь, а послезавтра появится кто-нибудь еще. Кого-кого, а очаровательных странников с золотыми головами и сладкими голосами на твой век хватит. Гораздо хуже другое. Всякий ветер должен дуть дома. В чужих краях вашему брату быстро делается не по себе. Это как ребенка в чужой город увезти и бросить там на улице. Сперва ему будет интересно, потом он захочет есть, потом – спать. И вообще к маме. Только вместо мамы у всякого ветра его земля. И его море. И все остальное, что способствует его рождению.

– Дааааааа! – воет ветер. – Мооооооре! Мне надо на море! Я всегда дую в сторону моря! А когда нет моря, я не знаю, куда дуть! И откуда дуть, я тоже сразу не знаю. Так я совсем утихну и пропаду.

Вот ведь незадача. Чего-чего, а моря у нас нет. Ближайшее в трехстах километрах. А здесь – только две реки. Но это совсем не то.

Нёхиси смотрит на меня.

– Выручай, – говорит он. – На тебя вся надежда.

– Но у нас нет моря, – отвечаю я.

– Знаю, что нет. Но это бесполезное для нас знание. Сейчас нам надо, чтобы море было. А ты лучше всех умеешь хотеть.

Это, кстати, чистая правда.

Я умею хотеть так страстно, что зачастую сам не выдерживаю силы собственного желания. Оно рвет мне сердце на части – не фигурально выражаясь, а натурально рвет, так что потом приходится зашивать. Даже думать не хочу, сколько ниток уже из него торчит, всех цветов радуги, в таком деле очень важно правильно подобрать оттенок, если все совпадет, штопка будет держаться вечно, а если нет, начинай сначала. Как же я это не люблю!

Я вообще терпеть не могу рукоделие, как и все прочие житейские хлопоты, и боль мне совсем не нравится, хотя многие находят в ней удовольствие; по крайней мере, так говорят. Поэтому в идеале мне лучше бы не хотеть ничего, никогда. Это, конечно, невозможно, но я очень стараюсь. Иногда целых три дня кряду вообще ничего не хочу.

– Сам видишь, ребенку надо домой, – говорит Нёхиси. – А его «домой» – это дуть в сторону моря.

– Эгейского, – напоминаю я.

– Вот это как раз все равно. Все моря – одно. Один раз дунул, и уже дома.

Ну да, да.

– Ладно, – говорю я. – Пошли.

До улицы Субачюс отсюда совсем недалеко. Подняться на холм и, считай, уже пришли. Вот она.

По дороге ветер ведет себя смирно, только перед разноцветными рекламными листовками не может устоять, гоняет их по молодой, редкой еще траве. И жадно читает надписи. То и дело спрашивает:

– А ночной клуб – это что? А как там веселятся? И им нравится? Вот бы хоть одним глазком посмотреть!

– Не отвлекайся, – строго говорит ему Нёхиси. – Только ночных клубов тебе не хватало. Сам подумай, что делать ветру в помещении, где все двери закрыты. И окна тоже.

– Не запугивай ребенка, – смеюсь я. – Не так все ужасно, иногда двери открываются, потому что посетители выходят покурить.

– Курить – это выдыхать дым? – оживляется ветер. – Ой, это у людей очень здорово получается! Я люблю дым. С ним так интересно играть!

Все-таки ужасно смешные они, эти ветры. Особенно когда выкидывают из головы очередную неудавшуюся любовь, перестают плакать и начинают с любопытством оглядываться по сторонам.

Потом он находит белый воздушный шарик, запутавшийся в ветвях цветущего клена, быстренько его отвязывает и начинает гонять туда-сюда, то опережая нас, то возвращаясь к реке, но время от времени кидает шарик нам: «Ловите!»

И мы, конечно, ловим, хотя для этого приходится взлетать метров на десять, а в человеческом теле это вовсе не так удобно, как рассказывают в сказках. Честное слово, хуже, чем какая-нибудь легкая атлетика. И чем тяжелая, наверное, тоже хуже, просто я не проверял.

– Где этот твой двор? – спрашивает Нёхиси.

Надо же, не забыл. Я очень давно ему это рассказывал. Штука в том, что на улице Субачюс есть один большой двор, в дальнем конце двора стена, и когда проходишь мимо, спеша по своим делам, точно знаешь, что там, за стеной, море. Но если остановишься или, тем более, зайдешь во двор, сразу станет ясно, что никакого моря нет – до следующего раза. В смысле, пока опять мимо не пробежишь, оглядываясь впопыхах на стену – ясно, что за ней море, надо бы все-таки однажды попробовать ее перелезть, не такая уж высокая, окрестные мальчишки небось каждый день туда-сюда снуют.