Михаил Кравченко - Город и псы

– Нет.

– А, когда я ногу подвернула на «физре», в девятом классе, и ты тащил меня в санчасть, помнишь? Я тогда, прям, вся таяла от счастья.

– Сергей вновь отрицательно мотнул головой и виновато улыбнулся.

– Ты, вообще, хоть что-нибудь помнишь что связано со мной? – засмеялось она.

– Помню. У тебя всегда был рот до ушей, потому, что ты всегда смеялась, даже на уроках.

– Это точно! – воскликнула Ритка, – я и сейчас всегда смеюсь. Даже, когда плачу, – и она, словно в подтверждения сказанного, принялась тихонько, хихикать – не весть чему.

– Серёж, – Ритка, вдруг, уставилась на него так, словно видела впервые, – Можно, я кое-что спрошу у тебя? – Ронин в ответ, молча, кивнул. – Ты, что, действительно, сирота? Как ты в детдоме – то очутился?

– У меня были родители, но только до девяти лет. Потом они погибли в авиакатастрофе, и я остался с бабушкой. А когда она заболела, это случилось вскоре после их гибели, органы опеки «позаботились» обо мне и определили в казённый дом, а в нашей квартире до моего совершеннолетия стала проживать любовница директора этого самого дома. Бабушку я больше не видел, – она умерла в больнице.

– А, что, родных больше не было никого?

– Никого.

– А кем были твои родители?

– Физики. Работали в какой-то секретной лаборатории, в военном, закрытом городке, где мы жили. Иногда меня даже зачем-то таскали с собой в эту самую лабораторию, приставляли там ко мне какие-то датчики с проводами, ещё что-то. Больно не было, скорее щекотно, но я ничего не чувствовал. Слушай, – спохватился Ронин, – может, уже хватит вопросов: мне итак скоро со следователем общаться, – надоест ещё.

– Ритка рассмеялась от его слов, как от хорошей шутки.

– Думаю, что не скоро, – сказала она, и добавила: – Ты меня извини, конечно, лезу тут к тебе с вопросами разными, но, понимаешь, я, ведь, вообще, ничего о тебе не знаю, вообще ничего, а мне так хочется узнать о тебе побольше. Или, нет, лучше – всё!

– Ну, что, всё-то, что всё?

– Ну, например, почему до сих пор не женился?

– Да, как-то, некогда было: всё прыгал с места на место, работу искал, да с начальством ругался. – Ритка снова засмеялась.

– Ты бываешь такой юморной, оказывается, – она ласково погладила его по щеке и пытливо сощурилась. – Ну, а всё-таки?

– Дырка у меня в башке, понимаешь, да и контуженный я, – просто, но выразительно сказал Ронин, глядя в оторопелые глаза девушки, – поэтому проблемы со здоровьем бывают… разные.

– Как это?!. – она недоумённо и растерянно уставилась на его голову, после чего стала её ощупывать, пока пальцы не наткнулись на плотные рубцы кожи, возвышающиеся на волосистой части его затылка.

– Боже мой, – тихо прошептала она и заплакала.

– Вот, видишь, ты больше и не смеёшься, а говорила: всегда смеюсь, даже, когда плачу. Эх, ты, вруша, – Ронин взял руками её голову и нежно поцеловал в заплаканные глаза. Ира снова попыталась улыбнуться, но теперь это уже получилось у неё с трудом.

– Так, ты, что, воевал?!

– Да, так, пришлось немного повозиться.

– И людей убивал? – невзначай вырвалось у неё.

– Смотря кого считать людьми, – серьёзно ответил он и приложил к её губам два пальца, что означало: разговор на эту тему окончен.

– Теперь моя очередь спрашивать, – сказал Сергей после непродолжительной паузы. – Готова? – Ира утвердительно кивнула.

– Где твоя родня? У тебя есть кто-нибудь?

– Нет. Мама умерла уже давно, а отца никогда не было. Дяди и тёти с моими двоюродными братьями отсюда далеко. Связь мы не поддерживали. Так, что, я живу одна.

– А трудишься где и кем, если не секрет?

– Поваром в столовой, через дорогу от дома – общепитовская столовка. Её даже из окна видать.

– Поваром – это хорошо, – шутливо произнёс Сергей, поглаживая живот.

– Да ну тебя! – засмеялась Ритка.

– Сама – то почему не замужем?

– Была уже один раз. По будням – носки и трусы стирать, по выходным зуботычины получать? С меня хватит.

– Так, ладно, ясно. Тогда последний вопрос: ты почему, когда открываешь дверь, не спрашиваешь: «кто?» Вот, ты мне нынче, вечером, открыла и даже не спросила. А, вдруг, – за дверью грабители или ещё кто?.. Не знаешь, что ли, где и в какое время живём?

– Во-первых, я точно знала, что это ты, я это чувствовала. А, во-вторых, что у меня тут грабить? И, вообще, – кому я нужна?..

Последнее прозвучало, как гром в его ушах. Ронин растерянно посмотрел на этот маленький, весёлый и ласковый комочек живого, человеческого тепла, который сейчас прижимался к нему, ища взаимной любви и ласки, и подумал, что родней и ближе её у него никого не было, и нет. От этих, новых для него и таких высоких, словно звенящая струна, чувств, сердце больно затрепетало и сжалось, а к глазам подступили слёзы.

– Мне нужна, – быстро проговорил он и крепко обхватил девушку своими здоровенными ручищами, покрывая поцелуями её лицо и шею, её счастливые, ещё не просохшие от слёз глаза и полуоткрытые губы.

– Ой, осторожней, осторожней, медведь! Совсем раздавишь меня! – запричитала Ритка, притворно пытаясь ослабить его железные путы, и, заливаясь, при этом, своим рассыпчатым, непритворным смехом.

– А всё-таки, они сегодня лают не так, как всегда – вдруг произнесла она, совершенно нелепую, и неподобающюю обстановке фразу, – как-то уж очень громко и грозно.

– Кто они? – рассеянно пробормотал Ронин, продолжая её целовать.

– Как кто? – Собаки, конечно же, – опять засмеялась Ритка, но, на этот раз, уже с головой погрузилась в захлестнувшие её волны Серёжкиных поцелуев, не отвлекаясь более ни на лай собак, ни на шум просыпающихся улиц, ни на будильник, взорвавшийся дребезжащим звоном на прикроватном, журнальном столике, возвестив тем самым, о начале нового, трудового дня.

Начальник городского управления полиции полковник Друзь придвинул к себе массивную гранёную пепельницу, сработанную из цельного куска горного хрусталя, и жёлтыми пальцами заядлого курильщика утопил в ней очередной окурок.

– Чёрт знает, что делается! – вслух посетовал он, глядя, как целые вереницы уличных, разномастных и разнопородных псов, словно стайки лёгкой кавалерии, скорым аллюром пересекают центральную улицу города, прямо под окнами мэрии и полицейского управления.

– Чёрт знает, что! – с чувством повторил он и полез в пачку за новой порцией никотина. Всего два дня назад начальники муниципальных структур, в том числе и он, собирались у главы города. Говорили только об одном: как навести порядок на улицах, очистив их от грязи, пьяных хулиганов и бездомных собак. И что в итоге?! За два дня телефоны районных отделов полиции, прокуратур и коммунальных служб раскалились добела, а канцелярии распухли от входящих жалоб и заявлений. Подумать только: число покусанных увеличилось в разы. Дошло до того, что собаки перекусали самих сотрудников спецавтохозяйств, занимающихся их отловом! Теперь уже медики били тревогу: вакцины для прививок от бешенства на всех не хватит. Роберт Маркович прервал свои грустные размышления, машинально вставив в угол рта новую сигарету, и щёлкнул зажигалкой. Затянувшись, он по старой привычке выпустил несколько аккуратных колечек дыма, которые плавно поплыли вверх, постепенно источаясь рваными, белесыми краями и, всё больше расползаясь по окружности. Постояв так с минуту, и, полюбовавшись своим произведением, он достал из ящика стола связку ключей. Суетливо погремев ею, выбрал из неё один ключ, и тотчас вставил его в замочную скважину рабочего сейфа, в котором, по обыкновению, на всякий случай, была всегда припасена бутылочка – другая, как он выражался «дежурных огнетушителей» с красивыми названиями «Хеннесси» или «Реми Мартен». Но не успел он довершить начатое, как на столе задрожал телефон, заставивший его от неожиданности вздрогнуть и испытать внутреннее напряжение.