Михаил Кравченко - Город и псы

– Так точно, товарищ полковник!

– Свободен! Папку свою на столе не оставь.

После ухода майора, оба с минуту сидели молча, погруженные каждый в свои мысли, пока полковник Друзь не вернулся в своё привычное русло и не полез в сейф за бутылкой.

– Будешь, – спросил он без особой надежды, чтоб только соблюсти вежливую формальность.

– Ты меня уже в тг'етий г'аз спг'ашиваешь, – спокойно ответил Мендинский.

– А я буду, – последовал традиционный ответ, и Друзь привычным способом вновь обслужил себя. Мендинский тем временем не спеша поднялся с кресла, всем видом показывая, что намеревается уйти, но старался это делать, как можно деликатнее.

– Ну, что, Г'обе'гт Маг'кович, мне пог'а, – сказал он, расплываясь в доброжелательной, искусственной улыбке, да и у тебя дел по гог'ло. – Спасибо тебе огг'омное, это, ведь, тепег'ь и моё дело тоже, – он резко подался корпусом вперёд, протягивая руки для прощальных объятий. Друзь также шагнул навстречу, и они снова обнялись, похлопав друг друга по плечам, как в начале встречи.

– С меня, г'азумеется, пг'ичитается, – сказал Мендинский.

– Разумеется, – согласился Роберт Маркович. – Но только ты имей в виду, Сёма: я всякое говно не пью.

– Я это заметил, – усмехнулся Мендинский и вышел из кабинета.

К обеду Рита не пришла, как обещала, что было совсем на неё не похоже. Не появилась она и позже, почти три часа спустя после обеденного перерыва. За это время в дверь несколько раз постучали, но это не могла быть Рита, потому что у неё был с собой ключ. Ронин осторожно, сквозь дымку капронового тюля, выглянул в окно. Из подъезда дома в это время выходили совершенно ничем не примечательные люди. Какая-то легковая, машина с почтовыми логотипами на дверях подобрала вышедшего разносчика газет и сразу укатила в неизвестном направлении. Позднее вышла пара тружеников коммунальной службы, в грязных, хэбэшных комбинезонах, с кожаными ранцами на плечах, из которых торчали нехитрые слесарные аксессуары. Во дворе топтались ещё какие-то люди, но никто их них не проявлял особого внимания ни к окнам квартир, ни к дверям подъезда, ни к жильцам дома. «Жаль, что с ней нет сотовой связи, – подумал Ронин, – хотя, нет, наверное, сейчас так лучше. Безопаснее. Но что же мне теперь делать, и что с Риткой? Где она?» – мысли роились в голове, как стая диких пчёл, больно жаля и не давая сосредоточиться, а сердце уже тихонько поднывало от дурных предчувствий. – Похоже, она была права, тогда, утром – вдруг, вспомнил Ронин, услышав за окном громкий, непрекращающийся лай – они сегодня, действительно, лают не так, как всегда. – Он снова выглянул через дымчатую завесу шторы на улицу. Там, время от времени, проносились небольшие, но организованные стайки собак, которые, словно спешили на какое-то своё построение, назначенное в условленном месте и в условленное время.

Всё это выглядело необъяснимо и пугающе странно. – Может быть, её покусали эти стайные дворняжки, там у столовой, где их всегда полно? – пришло ему в голову, но он тут же отогнал эту мысль, – нет, стайные не нападут зря, если, их не задирать и не лезть в их кормушки, гораздо опаснее одиночки или хозяйские, без поводков. – В нём проснулся опытный кинолог, хорошо знавший повадки и психологию этих умнейших и высокоорганизованных животных. «Надо что-то делать, надо что-то делать! – дрелью жужжала в мозгу одна и та же назойливая мысль. – Надо искать её! Бежать к ней на работу! Но, как?! Во-первых, дверь квартиры незапертой не оставишь. Значит, просто выйти из подъезда или через чердачный люк, на крышу, а затем вниз по лестнице, – не получится. Во-вторых, балкон выходит во двор, примыкающий к оживлённой улице и проезжей части. Слишком приметно, а значит, опасно. Остаётся только одно, – это окно с обратной стороны дома, то есть в спальной, – и Ронин прошёл туда, где ещё недавно сжимал в объятиях и целовал женщину, которая так неожиданно стала для него самым близким и горячо любимым человеком на свете. Сердце при мысли о ней больно сжалось и гулко застучало, а в голову вступила, уже привычная, тупая, звенящая боль. К счастью, окно спальни выходило в глухой, неприметный дворик, густо утыканный давно не стриженными и непомерно разросшимися тополями, под которыми ещё не успели растаять высокие, точно белые ватные пуфики, сугробы, наметённые недавними снегопадами. «Слава Богу, что хоть этаж у неё второй, а не пятый» – мелькнуло в голове. – Сергей вспомнил, как в пору детдомовского детства он с пацанами без страха и каких-либо последствий для здоровья частенько прыгал со второго этажа, из окна своей группы, да и не только группы. Это могло бы длиться дольше, если бы учитель физкультуры Виктор Петрович Бороздин не направил его энергию в нужное русло, определив в секцию бокса, где он самоотверженно избивал грушу и своих соперников почти целых семь лет, порядком получая при этом и сам. Между тем, пространство в оконной раме было представлено, отнюдь, не современным стеклопакетом, а обычными оконными створками с проржавевшим напрочь шпингалетом, с которым пришлось изрядно повозиться. Открыв, наконец, окно, Сергей внимательно осмотрел двор, и, выбрав наиболее подходящий момент, когда он был почти совсем безлюдным, протиснулся боком в небольшой, образовавшийся проём и встал одной ногой на подоконник. Дальше уже было дело техники, и, успев напоследок максимально прикрыть окно, что было похоже на акробатический этюд в исполнении участника любительского кружка, он сгруппировался и расслабленно прыгнул вниз, на хрустнувший и осевший под ним сугроб. До столовой, где работала Рита, было минут пять быстрого шага. Преодолев это расстояние за три минуты, Ронин наткнулся на закрытую дверь, хотя вывеска с графиком работы столовой свидетельствовала о том, что до её закрытия ещё, как минимум, полтора часа. Он постучал, сначала тихо и неуверенно, так как никогда не любил ломиться в закрытые двери, но потом его стук стал уверенней и громче, и, наконец, превратился почти в удары колокола, которые сотрясали уже не только двери, но и сами стены этого скромного заведения общественного питания. Через какое-то время изнутри послышались чьи-то, еле различимые, шаркающие шаги, и раздался грохочущий лязг отодвигающейся щеколды.

– Ну, что ты так колошматишь по двери, самый голодный, что ли?! – раздался низкий и грудной, почти оперный контральто, так не вязавшийся с образом пожилой и очень полной женщины, появившейся на пороге. – Ты, что, слепой или пьяный, что не видишь объявления? А если бы я на «сигналку» поставила? Сейчас сюда бы уже давно примчалась вневедомственная. В полицию захотел?! Смотри, а, то, ведь, я, сейчас быстро позвоню. – Она сделала вид, что собирается звонить по сотовому. Ронин растерянно посмотрел на дверь, где, рядом с рабочим графиком, действительно, висел листок объявления, на котором жирным, чёрным шрифтом было напечатано: «ЗАКРЫТО НА КАРАНТИН».